— А теперь, — сказал Михайлов, — учащиеся и педагогический коллектив средней школы имени Давлята Сафоева приглашают нас осмотреть музей. Они организовали его с помощью бывших партизан.
Школа была новой, трехэтажной. В комнате, отведенной под музей, в глаза сразу бросилась большая, во всю стену, карта с нанесенными разноцветными красками маршрутами и другими условными обозначениями. В левом верхнем углу было написано: «Карта действий партизанского отряда «Знамя дружбы» в 1941—1944 годах». Она точно, с указанием дат, воссоздавала все сражения и операции, проведенные отрядом, и в годы оккупации, и в месяцы полного освобождения Полесья от ненавистного врага.
На правой стене комнаты, против больших окон, были развешаны фотографии партизан, и первой висела увеличенная фотография Давлята в гимнастерке с петлицами, наискось перетянутой ремнем. Давлят улыбался. Он словно бы весело говорил со стены: «Здравствуйте, мама! Здравствуй, сынок!» И Оксана Алексеевна и Бибигуль ответили ему взглядом, в котором светились и любовь, и гордость, и скорбь; глаза их были в это мгновение сухими. А Султан ответил отцу по-военному — взял под козырек своей форменной, с белым верхом и красным околышком, фуражки.
Потом они увидели под стеклом драгоценную реликвию — семейную фотографию, сделанную в Кобрине в день, когда Султану исполнился год, и фашистскую газету на русском языке, в которой была воспроизведена эта фотография с обещаниями награды тому, кто выдаст запечатленных на снимке, и несколько страниц из дневника Давлята, в том числе ту, на которую Давлят еще мальчуганом наклеил фотографию отца и на которой отец перед смертью записал свой завет: «Будь честным и смелым, сынок!..»
А ты — правофланговый
тех армий навсегда,
чей знак — сигнал восстания —
нашлемная звезда, —
прочитала Оксана Алексеевна на одной из пожелтевших страничек, и глаза ее заблестели.
— Это чудо, — сказала она, — что сохранили дневник.
— К сожалению, не весь, — сказал Михайлов. — Давлят передал его им, — кивнул он на Тараса с Августиной, которые что-то объясняли Бибигуль и Мардонову у карты, — и они берегли его почти до самого освобождения. Но однажды, когда их не было, немцы обстреляли лагерь из тяжелых минометов. Одна мина угодила прямо в землянку, разворотила ее всю. От дневника уцелели только эти страницы… — Михайлов хрустнул сцепленными пальцами и прибавил: — Но, как видите, самые важные.
К ним подошла Бибигуль, долго смотрела увлажнившимися глазами на фотографию мужа, Султана Сафоева, и, прочитав его завет сыну Давляту, глухо сказала: