— Я знаю, Лейзер, — сказал Севрюк, — что у вас в корчме живут майстры. Не беспокойтесь. Нам до этого нет никакого дела.
— Что я могу? — тяжело вздохнул Лейзер. — Кругом лес, болото. Разве я выбираю себе постояльцев! Я сам их иногда опасаюсь, пане Севрюк.
Мы вошли в чистую половину. Под ногами скрипели выскобленные полы. Комната перекосилась, и все в ней стояло криво.
Окна из-за грозы были закрыты. В стекла бились мухи. Засиженный мухами портрет генерала Куропаткина висел на стене. Лейзер принес сена и постелил нам на полу. Мы сели пить чай. Тотчас ударил такой гром, что на столе подпрыгнули голубые чашки. Ливень налетел на корчму с глухим ровным шумом. Потоки воды лились в серой мгле за окном. Эту мглу непрерывно разрывали мутные молнии.
Ливень заглушал писк самовара. Мы пили чай с баранками. Давно уже чай не казался мне таким вкусным.
Мне нравилась эта корчма, вся эта глушь, шум дождя, грохот грома в лесах. Из-за стены едва слышно доносились голоса нищих.
Я устал от тряски в телеге и от длинного знойного дня и тотчас после чая уснул на полу, на сене. Проснулся я среди ночи весь в испарине. Керосиновая духота висела слоями. Мигал ночник. Севрюк сидел на сене рядом со мной.
— Ляжем лучше в телеге, — сказал он. — У меня будет разрыв сердца от этой духоты.
Мы осторожно вышли из корчмы. Телега стояла под навесом. Мы разворошили сено, легли и укрылись рядном.
Гроза прошла. Над лесом горели влажные звезды. Острый запах мокрого бурьяна проникал под навес.
Скрипнула дверь. Из корчмы кто-то вышел. Севрюк сказал мне шопотом:
— Не шумите. Это, должно быть, майстры.
Кто-то сел на старую колоду, около навеса и начал высекать кремнем огонь. Запахло дымом махорки.
— Как заполыхает, мы разом и уйдем отсюлича, — сказал скрипучий голос. — А то еще засунут нас в торбу.
— Просто! — ответил хриплый голос. — Засиделись у Лейзера. Архангелы рыщут.
— Ничего не видно, — сказал третий голос, совсем еще молодой. — Может, от дождя все намокло.
— Для гоновца нет ни мокроты, ни страха, — ответил скрипучий.
— Сбудется! — сказал хриплый. — Он нашу обиду заметит. Увидим кару. Пока очи наши еще не померкли.
Нищие замолчали.
— Петро, — спросил скрипучий, — а все наши готовые?
— Все, — ответил молодой.
— Так пусть выходят с корчмы. И чтобы Лейзер не торкался. Его дело стороннее. Проезжие спят?
— Спят. Что им делается!
Голоса затихли. Я зашевелился. Севрюк тронул меня за руку.
Из корчмы вышло еще несколько человек.
— Я на Чернобыль да на Овруч буду с Кузьмой подаваться, — сказал как будто знакомый голос. — Может, найду под Чернобылем поводыря. Там народ голодует.