Вот на такие или подобные им мысли были способны навести холодные, липкие сумерки, навалившиеся из-за леса, окружавшего поселок со всех сторон.
Павел и Елизавета грелись на деревянной скамье у печки и смотрели на огонь.
– Мамы не стало, когда мне было двенадцать, а папы – когда стукнуло пятьдесят. Последние двадцать лет он безвылазно прожил здесь, – меланхолично рассказывал Павел и, помолчав, внезапно предложил: – Хотите, кое-что покажу?
– Даже и не знаю, как ответить. От твоего вина голова кружится, – смущенно призналась Елизавета, незаметно для себя перескочив на «ты».
Павел, думая об отце, этого не заметил. Раскрыл дверцу книжного шкафа.
– От самогона. И не моего, а отцовского, – сказал вскользь. И совсем с другой интонацией: – Здесь десять книг, которые он написал.
– Можно взглянуть? – деликатно попросила Бородина.
– Глядите что хотите.
Калугин достал одну из книг и передал гостье.
– Но, боюсь, прочесть не получится. Там одни схемы. Это механика. Представьте себе: жить двадцать лет на краю приема мобильной связи, через лес и два поля ходить за продуктами, ничего не слышать, кроме голосов соседей по выходным, стирать белье руками в тазу на кухне, собирать и солить на зиму грибы, гнать из яблок самогон и писать книги по механике, которые никто не прочтет.
– Почему? – удивилась гостья.
– Потому что весь тираж в подвале лежит. Я случайно обнаружил, – горько сказал Калугин. – Штук по двадцать в каждой куче не хватает, раздарил, наверное, или сжег. На него это очень похоже. Топить печку своими книгами – какой дикий кураж.
– Каким он был? – осторожно спросила Елизавета.
– Вы можете не понять меня, но довольно долго я считал, что мой папа – Бог! В прямом смысле Бог, без аллегорий. Однажды я задумался и понял, что я хотел бы верить в Бога, который похож на моего отца. Это при том, что мы вечно ссорились. Но более подходящей человеческой натуры, если бы Бог решил погостить среди людей, более колоритной и спорной натуры не найти. Жаль, что папа оказался не Богом.
– Как это ты понял? – наивно спросила Лиза.
– Он умер, – ответил Павел.
– Бог может все, – заговорщицки улыбнулась она.
– О как завернула! – весело переключился Калугин и потер ладонями виски: – Глубоко, даже слишком…
– Так самогон ведь! Так что со стихами? – усмехнулась Елизавета.
– Со стихами все отлично! – уверил ее Павел. – Стихи люблю. Не все, но лучшие. Например, Осип Мандельштам. В седьмом классе выучил:
«Сусальным золотом горят
В лесах рождественские елки…»
– «В кустах игрушечные волки глазами страшными глядят», – закончила за него Елизавета и призналась: – Это первое стихотворение, которое я выучила в пять лет. Мне папа посоветовал. Мы тогда жили в военном городке под Томском. Там волшебные зимы! Через лес ночью сверкали огоньки проходящего мимо поезда. И мама с бабушкой варили сахар в молоке. К праздникам.