— Это не доказательства, а рассуждения, — болела прокушенная голень, саднила растревоженная ладонь.
— Будут и доказательства. Этой ночью я не спал, и слышал, как внизу открылись двери, и кто-то вышел из своей комнаты. Я разбудил Аркадия Иосифовича. Ни вас, ни Олега на месте не оказалось. Возможно, вы предложили ему объясниться, а он недооценил вас, понадеявшись на свои кулаки. Мы заглянули на кухню и увидели вас, вытирающего рукоять ножа. Иных доказательств и не требуется.
— Что с ним разговаривать, — Аркаша подошел и пнул меня. Молодость, пылкая, увлекающаяся молодость.
— Спокойнее, Аркадий Иосифович.
За моей спиной часы пробили три раза. Стачанский потянулся в другой карман. Опять револьвер? Нет, он достал флакон и рюмочку-яичко. Режим суров, но он режим.
— Мы сдадим вас властям. А до тех пор придется вам терпеть некоторые неудобства.
Он собрал рюмку, отмерил дозу из флакона. Я напряженно следил за ним. Неужели…
— Не отравлено, Петр Иванович, — он проглотил снадобье. — Живой, как видите.
— У вашей версии один дефект. Ее можно приложить к каждому.
— Никто из присутствующих, кроме вас, не мог подложить фигурку Юрию Крутову, — холодно ответил Стачанский. — И мы не убивали Олега.
Я пошевелил пальцами рук. Пока послушны.
— Давеча, Александр Борисович, вы убедили всех нас, что убийца — Нимисов. Давайте предположим, что это — правда. Но не вся. У Нимисова есть сообщник. Первые три убийства они совершили вместе, а потом сообщник убивает Нимисова и несет эстафету смерти, простите за высокопарность, в одиночестве.
— Любопытно, — вежливо протянул Стачанский. — Кто же тот таинственный сообщник?
— Вернемся к фигурам. Мы считали, что преступник оставляет их, чтобы навести на ложный след. А если нет? Если фигура — оценка, эпитафия? Саблецова пешкой обозначить могли и вы — потому что цените себя на три головы выше. Из презрения. И ты, Аркаша, считал его пешкой, так и не превратившейся в ферзя. Насчет Комова и Крутова ясно — рабочие лошадки. Но вот гибнет Нимисов, и мы находим слона. Что это значит?
— Что это значит? — эхом отозвался Аркаша.
— Сначала я решил, что слон — это епископ. Духовный пастырь, так сказать. Но, кажется у французов, эта фигура обозначает сумасшедшего, безумца. Все, что произошло здесь — результат безумия. Валерий Васильевич помогал вам, но на свой манер. Ему казалось, что биополе убитых войдет в вас и укрепит, передаст лучшие качества жертв. Дикари в тех же целях пожирали врагов.
— Валерий Васильевич — сумасшедший? — Аркаша подался вперед.
— Не он один. Его сообщник тоже. Безумие заразно порой буквально.