Он брел по поселку, и ему казалось, что вокруг иная реальность. Поселок — это один мир, а он — отдельно от него. Словно воздух приподнял его над землей и решил так немного подержать.
Странно было видеть те же дворы, те же дома, тех же кошек. Потому что жизнь изменилась. Совсем. Его жизнь. А тут все по-старому. Вот и Ленин смотрит с клумбы с мудрым прищуром. Уж он-то знает, что делать…
Через огород мимо Ленина идет человек. На мгновение Никита пугается, что это Илья.
Ошибся. Это взрослый. Спину сутулит.
А там за поворотом начальная школа и библиотека. Книгу он потерял. И правильно сделал. Не хочет он больше здесь ничего читать. Домой поедет. Вот только обуется…
— Это Обидины! Это все они! — трясла кулачком баба Зина, бежала за чайником, лила в таз обжигающий кипяток. Дядя Толя приварился к стулу, сидел не шевелясь. Никита шипел, вытаскивал вареные красные ноги из воды. Но под тяжелым взглядом бабы Зины опускал их обратно. В воде ногам было приятно. Ссадинки и порезы не чувствовались. — Все из-за них, охламонов. Первые лезут и первые же предают. Не смей никуда больше ходить! В комнате сиди. А в этот проклятый дом и не суйся! Ты меня понял?
Он? Понял? Да ничего он не понял!
Откинулся на спинку стула. Кухня была небольшой. Стол переходил в подоконник. Слева напирал боками старинный буфет, тяжелые дверцы с толстыми стеклами. По резным деревянным столбикам спускались гроздья винограда, сверху сидели птички. В буфете стояли тарелки, чашки, банка с приборами, лежал пакет с сушками. От края буфета в угол тянулась паутина, под потолком вяло покачивалась грязно-желтая клейкая лента с останками мух. Сверху буфета, за птичками, косо стояло несколько книг. Три еще держались, остальные завалились набок. Одна задела верхний бордюрчик буфета и жалко приоткрыла обложку.
Никита смотрел на паутину, на качающуюся ленту, на книги. Сначала буквы не читались и он мазал по ним взглядом, пока не зацепился за две точки.
Сел ровнее. Это были финские книги. Полина говорила, что здесь многие знают финский — граница рядом, можно в гости хоть каждый день ездить. Или ходить. Финские… а он вот финского не знает… И знать не хочет.
Чуть не навернулся из таза — забыл, что ноги еще в воде. Босиком прошлепал до буфета. Книги были пыльные. Грязь собиралась в жирные комочки.
— Ну куда, куда тебя опять несет?! — всплеснула руками баба Зина. — Все матери расскажу, все! Да что же это за дети такие! Никого не слушаются! Любишь вас, любишь…
— И мы любим, — буркнул Никита, уходя к себе в комнату.
Времени мало, а мыслей в голове ни одной. Надо было с кем-то посоветоваться.