Кухня в их большой квартире по-прежнему была местом общих сборов, площадкой ристалищ, пространством для преодоления коллективных бед, теплым углом, где можно было не только погреть руки над пламенем керосинки, которую в Москве успешно вытеснял газ, но и погреть душу.
Единственное, что было плохо – до кухни не доходили ремонтные устремления обитателей квартиры номер четыре: комнаты у всех хозяев были отремонтированы, тараканы вместе со своим потомством и скарбом выселены в канализационные трубы – плавают сейчас где-нибудь в Москве-реке, любуются небом, а вот кухня как была темной, закопченной, горестной какой-то, так такой и осталась – ничего тут не изменилось.
У каждой семьи имелась своя тумбочка, покрытая потрескавшейся клеенкой – тумбочки часто заменяли здешнему люду обеденные столы и помнили запахи многих московских вин и колбас, в большом количестве тут «маршировали», перемещаясь с места на место, и самодельные табуретки – обязательные атрибуты столичных кухонь.
Солоша выдернула из тумбочки ведро с картошкой. Сколько бульбы она очистила за свою жизнь – не сосчитать, наверное, грузовика три будет, всю Сретенку можно в туалет отправить (картошка, как однажды отметила для себя Солоша, очень неплохое слабительное средство) – вот уж повеселится публика на толчках, – начала быстро и ловко скрести картошку ножом.
Давным-давно, еще до шашней с той рыжей лярвой, Василий сделал для нее специальный ножичек, очень ладный, удобный, легкий, буквально срастающийся с пальцами. Солоша работала этим ножичком, как машина, и за двадцать минут могла очистить целое ведро картошки – сейчас она вообще показала рекордное время…
Ведь ребята пришли голодные, холодные – на улице-то морозно, в брюхе все слиплось, а у некоторых, наверное, даже покрылось паутиной – ведь на стипендию размером в наперсток с проколотыми дырками особо не разгуляешься, поэтому ребят надо было накормить. А накормить их можно было только картошкой, другой еды у Солоши не было. Имелось еще подсолнечное масло, целая бутылка.
Неплохо было бы положить в сковороду десятка полтора котлет, по одной на каждого студента, но котлет у Солоши не было, поэтому она свалила плоско нарезанные картофельные ломтики в сковороду, накрошила лука, полила эту гору домашним подсолнуховым маслом, купленным на рынке с Лениной зарплаты, и накрыла крышкой.
Огонь у всех московских керосинок был медленный в отличие от бодрых шипунов-примусов, жариться картошка должна была долго, поэтому Солоша уткнула подбородок в ладони и затихла – решила перевести дыхание. Но не тут-то было.