— Красного! — хором ответили серый и пухлый.
— Жолотово, — сказал практичный Ваня, что-то жуя.
— Я бы выбрала синий…
— Вот и мой отец вынул синее кольцо, — сказал капитан. — Этот цвет он выбирал везде и всегда. Потому что был моряком. И потому что флаг Греции бело-синий. Какой был у француза цвет, не помню. Главное, что у мамы тоже был синий.
Помолчали.
Серый фыркнул:
— Ну, это случай. Если б ваша матушка вытянула красный, вас бы и на свете не было!
Я и сейчас помню, что подумала тогда, глядя на него: до чего взрослые бывают тупыми!
А капитан, мягко улыбнувшись, возразил:
— Нет. В ее коробке все кольца были синие. Моя мама могла выйти замуж только за моего отца.
Картинка стала отдаляться, и я — настоящая, — кажется, заплакала, протягивая руку, желая удержать ее. Но воспоминание растаяло.
И я снова оказалась на залитой солнцем набережной. Лицом к морю стоял Иван. Уже взрослый, в синей рубашке, как на балконе отеля. Обернулся ко мне, улыбнулся и сказал:
— Бухты изрезали низкий берег,
Все паруса убежали в море…
57 Его окружал яркий ялтинский день, который постепенно весь заполнился солнечными брызгами.
***
Я открыла глаза. Единственным источником света служила лампа возле кушетки. Рядом никого. Проглотив ком в горле, вытерла набежавшие слезы. Посидев еще немного, вышла за дверь.
В соседней комнате Георгис и синьора Лоретти пили чай и разговаривали.
— Ну как? — спросил Георгис, оглядывая меня.
— Я рада, что пришла сюда. Надо будет поблагодарить Энцо и Лору… Грациэ милле58, синьора!
Она внимательно посмотрела на меня и перевела вопросительный взгляд на Георгиса. К моему изумлению, он встал и скрылся в комнате. Проводив его, кудесница заварила мне каких-то душистых трав и села вышивать мудреный узор. По-английски она не говорила.
Георгис вышел через полчаса. По его лицу, как я ни гадала, понять что-либо было невозможно. Поблагодарив Лоретти, он, несмотря на мои протесты, заплатил за нас обоих, и мы вышли на улицу.
— О чем она говорила, пока меня не было?
— Так… Рассказывала разные истории.
Содержательный ответ… Ладно.
— А что она говорит, когда уже лежишь на кушетке?
— Обычные вещи… Расслабься, закрой глаза, будь спокоен.
— Так это что, гипноз? Но вроде гипнотизер до конца остается со своей жертвой. В смысле с клиентом.
— Я не знаю.
Очевидно, на разговор Георгис был не настроен. Мы прыгнули в подъехавший автобус, и он увез нас обратно, за Аврелиановы стены.
Когда небо Рима пылало золотом и купола церквей проступали на нем темными силуэтами, самым высоким из которых был Сан-Пьетро, мы сидели в саду виллы Боргезе. В опавших листьях шныряли ящерицы. Верхушки пиний подпаливало уходящее солнце.