— Где шаман? Его отбросило… Я видел, как она его…
— Шаман молчит.
— Что?
— Шаман молчит, маэстро. Когда мы вернулись, он не сказал ни слова. Дал воды, проводил до деревни, одолжил сани для вас. Но ничего не сказал.
— Когда вернулись? — Я протираю глаза. Слабость во всем теле, и шея затекла, хоть вешайся.
— Мы уже здесь. У него.
«У него» Француз произносит почти шепотом. Словно этот «Он» стоит за дверью с пистолетом и ждет, когда пригласят.
— В деревне?
— В Санкт-Петрограрде.
Город обрушивается на меня всей своей неподъемной тяжестью. Чертовски холодное слово. Я ощущаю безысходность, но не как заключенный в тюрьме. Скорее, как моряк в штиль. В бесконечный штиль. Ведь наш корабль не остался без ветра. Нет, его сковали льды. Мы посреди океана.
— Этот юнец? Григорий Михайлович?
— Этот юнец? — Лицо Француза искажает страх. — Он не юнец, маэстро. О нет. Нет, совсем не юнец.
— Ты сказал мне там… Ты сказал — он знал ее. Очень давно он знал Ырху.
Француз тянет с минуту. Напряженно всматривается в темноту. Темнота так или иначе подслушивает, я давно понял это. Француз тоже. Даже если осветить всю комнату, понаставить здесь целое полчище люстр и фонарей — ничего не поможет. В наших телах, под коконом кожи и мяса, за решеткой ребер — всегда будет клубиться темнота.
Поэтому он сдается. Кивает моим словам и осторожно произносит:
— Конечно, знает. А как сын может не знать собственную мать?!
Об этом мы больше не говорим. Мне страшно вспоминать тот океанический холод в глазах Григория Михайловича. Французу просто страшно.
Эта тварь точно пришла из-под воды.
— Если он так ужасен, — наконец бросаю я, — то зачем ты вернулся?
— Да? А я мог не вернуться? Он хочет видеть меня. И он очень хочет видеть вас. Если бы я ослушался…
— Я убил ее?
— О да.
— Я видел там… Я там такое видел.
— Он захочет спросить. Теперь вы в опасности. Вы были там и видели. Возможно, он… Он может…
Француз зажимает рот левой рукой. Правой протягивает мне костяной нож.
— На нем кровь Ырхи, — шепчет он, — теперь его же месть обернется против своего хозяина.
Я хватаю нож и прячу за пазуху. Не знаю, что и как сложится, но заточенный кусок кости в запасе лишним не будет. С ножами вечно такое, они умеют успокаивать.
Я спрашиваю:
— Зачем ты говоришь мне все это?
— Потому что я тоже видел. После вас он пошлет за мной. Он уже не отпустит меня.
Все ясно. Хочет спрятаться за моей спиной. Сальный хлыщ, что с него взять. С другой стороны, мне грех жаловаться — его трусость подарила мне крохотный шанс на жизнь. Неужели я тогда ошибся с быстрыми поросячьими глазками? Что ж, мне не привыкать.