Когда все вещи были внесены, Джаст распрощался со мной, пообещав навестить меня на другой день.
Я с нетерпением вошел в спальню, надеясь в первый раз заснуть под крышей после двухмесячного пути. Вся ее мебель состояла из мраморного ложа в глубине ниши, стоявшего перед ним круглого большого зеркала, которое держал на голове серебряный Аполлон[52], и высокого светильника-канделябра, сделанного в виде змеи, вытянувшейся в высь и извергающей из пасти пламя.
В комнате был небольшой бассейн-ванна, наполненный водой.
Я только что начал расстегивать пряжки своих походных ботинок, когда в комнату вошла женщина среднего роста, в белой тунике, подпоясанной белым шелковым шнуром. У нее было бледно-матовое лицо, гораздо светлее тех, которые я видел до сих пор; пробор, разделявший гладко причесанные волосы, горящие черные глаза и правильный овал лица. Туника нисколько не скрывала ее упругого и стройного тела.
Я был так удивлен ее появлением, что замер, держа в обеих руках по длинному шнурку от ботинка. Она смотрела на меня и я на нее. Молчание становилось глупым. Я не знал не только, что сказать, но и на каком языке говорить.
Наконец, она заговорила на чистейшем санскрите, но с странными вводными частями — он, ос — и с переходом звуков рс и тт в рр и сс. Это было явное вмешательство аттического диалекта с его округленностью и законченностью форм и гибкостью синтаксических соединений. Это были осколки языка, на котором писали Ксенофонт, Платон, Демосфен, Софокл и Аристофан[53] и который сделался при дворе Александра Македонского разговорным языком.
— Мое имя Дизана, а моя обязанность — вас развлекать и ухаживать за гостем.
«И, по-видимому, следить за мной», — подумал я.
— Хорошо. Приходи завтра, я хочу с тобой поговорить.
Она помедлила немного, потом улыбнулась я вышла.
Я разделся, влез в ванну и заметил, что вода в ней втекала и вытекала беспрерывно, в то же время держалась на одном уровне. Вода меня разморила, я почувствовал, как меня охватывает сон и, добравшись до своего довольно твердого ложа, сразу заснул.
Я начал просыпаться от странного ощущения. Неясное сознание чьего-то пристального взгляда и каких-то прикосновений заставило меня открыть глаза.
Я увидел перед собой очень близко наклонившееся лицо Дизаны. Она смотрела на меня прямо в упор своими большими черными глазами, держа мою голову в своих ладонях. Ее дыхание меня обжигало. Я испытывал одновременно желание крикнуть на нее, рассердиться и не отпускать, сжать в объятиях. Действительно, от этой женщины исходила могучая сила женского тела, аромат молодости и обаяние необычайной красоты.