МОИ МАСКИ
Жила-была маленькая девочка и ей подарили маску разбойника. Девочка надела ее и не снимала целый день. Вечером она нечаянно разбила дорогую фарфоровую вазу. "Что ты наделала, дочка?" — попрекнула ее мама. "Я не твоя дочка, я — разбойник. Разве не видишь?" Так девочка сделала первый вывод — за маской можно уйти от ответственности.
Девочка подросла. Однажды на школьном балу мальчик, который ей нравился, весь вечер танцевал с другой. На девушке была белая маска Арлекина. Девушка плакала, но ее слез никто не видел. Так девушка сделала второй вывод — маска помогает скрывать свои чувства от других.
Чуть позже девушка пришла в веселую компанию и ее попросили что нибудь изобразить. "Но у меня же нет маски", — возразила девушка. Но компания настаивала, и девушка сочинила небольшую пантомиму. И под восторженные аплодисменты сделала третий вывод — воображаемая маска смотрится убедительнее.
Так случилось, что я работаю в Доме пулеметчика (я и не знал, что такой есть в Мо). Меня рекомендовал мой знакомый художник-некрофил. И вот уже два года, как я здесь работаю, и однажды наступает торжественный день. К нам приезжает патриарх с подарком — свеженаписанной иконой Ильи Муромца, который в свое время пулял камнями в Соловья Разбойника и спас Родину. Все обставили торжественно. По гранитному полу проложили кремлевскую ковровую дорожку, по сторонам которой стояли курсантки пулеметного училища — умытые, хорошенькие и взволнованные. На церемонию пригласили много народу. Сначала патриарх наградил офицеров церковными орденами и медалями, затем передал икону. Любопытные, а их было немало, собрались на лестничной площадке перед входом в актовый зал. Наконец официальная часть закончилась. Все стали расходиться. Мы, зрители, все еще стояли на нашей галерке и пучили глаза. Вот наконец в дверях появился патриарх. Его вместе с нашим начальством ждала закуска в местной трапезной. Патриарх в зеленом праздничном облачении, похожем на чеченский флаг, величественно в нее прошествовал, но как человек, знающий себе цену, бросил взгляд на публику на галерке, благословлять здесь явно некого, и я поймал на себе его суровый и строгий взгляд.
Публика расходится, и я поднимаюсь к себе на чердак, в мастерскую. В двери записка, на этот раз от Ба, которая снимает кино и приглашает на очередную съемку. Мне как-то неохота. Прошлые съемки прошли пошло и как-то по-детски. Один герой какает другому в тарелку и преподносит это как подарок от всей души. Кончается все избиением и бессмысленной руганью. Тут я краем уха услышал, что и моему герою грозит смерть, и мне стало совсем противно. В тот день я еще успел заехать в Музей частных коллекций на открытие выставки какого-то наивного художника — впрочем, достаточно профессионального.