Помню, как я сидел в его гостиной в начале мая, когда пришел просить у него денег. С одной только целью — спустя полтора года, после самой трагичной ночи моей жизни взглянуть в это отвратительное лицо. Мне не нужны были деньги — это был лишь предлог, я даже их тратить не стал, ни притронулся к ним даже. Я выдумал, что мне необходимо пять тысяч франков на деревообрабатывающий станок, которых у меня типа сейчас катастрофически не хватает, в данный момент. Помню, как смотрел в его рожу, в его мерзкие серые глазенки, взгляд которых оценивающе скользил по мне, в то время как я излагал свою просьбу, стараясь выглядеть не слишком раболепно, но и избегая заносчивости. Помню, как изо всех своих сил я сдерживался, чтобы не прыгнуть на него, невзирая на его гребаного Жерара, который крутился рядом. Прыгнуть, чтобы вцепиться в его глотку зубами и просто разорвать его, упиться его кровью, растерзать его мясо и при этом орать, дико и истошно орать.
Помню, как искренне удивлялся факту, который уже слышал, а теперь воочию в нем убеждался — зачем уходить в кабинет и сидеть там для того, чтобы решить дать мне пять тысяч или нет? Деньги, которые, думаю, для него вряд ли представляли ценность. Правда, не понимал, и мысль о сумасшествии этого старого демона, лишь подкрепляла мою неистовую ненависть.
Помню, как он удалился в свой кабинет — храм без окон и дверей, и вышел спустя пятнадцать минут с чеком на пять тысяч франков и рисованной милой улыбкой. Помню, как, пока он принимал решение в кабинете, точнее не он, а его «дочь»… я любовался на картины в его гостиной, и испытывал тот самый подсознательный трепет, о котором говорил выше. Помню, какое сожаление я испытывал, глядя на них и сожалея о том, что им приходится висеть в этом отвратительном доме, у этой твари, и терпеть его общество. Сожаление от того, что уже тогда я был уверен, что их обладателю глубоко наплевать на них, что он ими даже не дорожит, даже не понимает их ценности и назначения, а лишь тешит самолюбие своей черной души.
Смерти его сына мне мало. Вернее, не мало, а просто… как это сказать? Я ведь не принял в ней участия, а мне нужно во что бы то ни стало причинить ему боль. Мне, самому. Сделать ему настолько больно, насколько это возможно. Цель — его страдания, — стала для меня смыслом жизни и завтра ночью будет решено, добился я своей цели или же меня ждет третье поражение в моей жизни. Нет, я справлюсь.
Убить его? Такой вариант я даже не рассматривал. Только причинить страдания. Он ведь не забрал мою жизнь, а наоборот, как он тогда выразился, подарил мне ее. Вот и я не стану забирать его никчемную жизнь, я просто заберу самое главное в его жизни, оставлю ее без смысла. Он потерял сына, а завтра потеряет дочь.