Они стали спускаться. Галя молча стучала каблуками по ступеням позади мужа, а когда вышли на улицу, спросила:
— Почему ты решил, что она самогон варит?
— Нюх, — засмеялся Иван.
— Но ведь ничуть не пахло.
— Видала, как она дверью шарахнула, когда услышала про самогон. В точку попал. Завтра заплатит, как миленькая.
В следующем подъезде пришлось сразу на пятый этаж подниматься.
— Вот так набегаешься по этажам за день, потом всю ночь ноги горят, — вздохнула Галя.
Шум наверху они услышали еще на четвертом этаже. Крики раздались как раз в той квартире, в которую им было нужно. Иван направился к двери решительно.
— Может, не надо? — шепотом остановила его Галя. — Потом…
— Надо…
Он позвонил резко. Шум утих, но дверь не открывали. Снова позвонил. Дверь заскрипела, заныла тяжело. Иван толкнул ее ладонью, шагнул через порог и сказал сурово открывшей женщине:
— Здравствуйте, Клавдия Сергеевна. Мы из райисполкома… Что у вас происходит?
Влажные глаза женщины были красные и опухшие. На вопрос Егоркина она всхлипнула, закрыла глаза ладонью и промычала что-то тягостно. В квартире за ее спиной было тихо. Иван прошел мимо женщины и заглянул в комнату. Там был полный кавардак. Стул валялся на полу посреди комнаты, рядом с ним в луже воды малиновая пластмассовая ваза. Тут же в луже скомканная газета. Стол сдвинут в сторону. Одним углом он упирался в полированный шкаф, дверца которого распахнута и видны ящики с бельем. Возле шкафа поперек кушетки на животе лежала девочка лет восьми. Плечи ее беззвучно дергались часто и быстро. На диване, ссутулясь, вжал голову в плечи взъерошенный мужчина с красным лицом. Должно быть, хозяин квартиры Николай Васильевич Мешков. Локтями он опирался на колени и одной рукой прикрывал лицо. Вид у него был жалкий.
— Что здесь происходит? — повторил сердито Егоркин, хотя ему было все понятно.
Мужчина повернул голову к Ивану и стал молча разглядывать его и Галю сквозь пальцы одним глазом. Другой был закрыт ладонью. Разглядывал и потихоньку расправлял плечи. Слишком юный, не солидный вид был у пришедших. Николай Васильевич окончательно расправил плечи и отнял руку от лица. Под глазом у него набухал, темнел синяк.
— А в чем дело? — спросил, в свою очередь, Николай Васильевич, поднимаясь. Говорить он старался грозно, но пьяный голос его, не привыкший к такому тону, подрагивал. — Кто вы такие?
Егоркин понял характер Николая Васильевича и, не желая препираться, уверенно шагнул к нему, толкнул пальцем в плечо, говоря по-прежнему сурово:
— Сидите, Николай Васильевич! Сидите! Хотите сказать: мой дом — моя крепость! Что хочу, то и ворочу.