— Во, пыль с ушей стряхает, — смеялась старушка. — Очнись, гости приехали! Гулять будем…
— Бум гулять, — тряхнул головой Федька.
— Садитесь, гостечки! — веселая старушка обмахнула одну за другой две табуретки и подставила их Егоркиным.
Галя с содроганием и отвращением на лице следила за происходящим в кухне. Осторожно, словно опасаясь отравиться, вдыхала воздух сивушный и кислый, вероятно, от остатков квашеной капусты. Она табуретку взяла, но от стола, заваленного грязной посудой, отодвинулась, села поближе к мужу, села настороженно, готовая вскочить в любой момент.
Глаза Федьки понемногу оживали.
— Вынь из уха, — сказал ему Иван.
Федька послушно поймал ватными пальцами окурок в своем ухе, посмотрел на него и кинул в тарелку с остатками капусты. Старушка тем временем искала что-то в тумбочке под мойкой за мусорным ведром, звякала пустыми бутылками. Наконец радостно выпрямилась, подняла бутылку с мутноватой жидкостью и воскликнула тонким голосом:
— Вот она, родимая! — и пропела: — Стала водка семь и восемь, все равно мы пить не бросим. Передайте Ильичу: нам и десять по плечу!.. Федя, салют!
— Пропала Русь! — рявкнул басом мужик. — Гуляй, рванина!
Мурашки у Егоркина пробежали по спине. Захотелось закрыть глаза и выскочить отсюда, забыть, как ужасное видение. Старуха стукнула дном бутылки об стол. Жидкость радостно плеснулась внутри, омыла грязные бока и заколыхалась, успокаиваясь.
— От кого же вы ее прячете? — спросил Иван, скрывая брезгливость. От себя?
— Ага, не от кого? Только отвернись, Верка враз вылакает…
— Кто? Внучка?
— А то кто же.
— Ей же четырнадцать, кажется, — взглянул на Галю Иван.
— Бедовая растет, курва! — радостно объявила старуха. — Похлеще мамаши будет… Оторви да брось!
— А мамаша ее где?
— Мамаша далеко! Аж за Воркутой комаров кормит.
— Завербовалась?
— Умчали на казенный кошт, аж на пять годочков. — Голос у старушки погрустнел. — Довели, обсевки, — взглянула она на Федьку.
— Не я, — буркнул тот, не отрываясь от своего важного дела. Он поставил четыре стакана рядышком и старался разлить мутную гадость поровну. С первого раза это ему не удалось, и он переливал из стакана в стакан, добиваясь полной справедливости.
— А папаша где? — расспрашивал Егоркин.
— Поди узнай… Вот он, может, и есть папаша, — снова весело ткнула старушка кулачком в бок Федору. — Признавайся, ты?
Он как раз закончил свое дело и буркнул:
— Не я… Я свое дите знаю… Это не мое. Оно уже было… Налетай, — скомандовал он басом и первым схватил стакан.
Старуха живо подняла другой.
— Пьем за главного бича Леонида Ильича, — объявил Федька. — Хватайте! — недоуменно взглянул он на Ивана и Галю.