— Ну, например… Генке Малышеву…
— Пусти! — Девушка попыталась вырваться, но Роман крепко держал, глядя ей в лицо. Руки у него вздрагивали, и скулы от сжатых зубов обозначились резче. Не зная, что делать дальше, он стал искать ее губы своими губами, повторяя:
— Мне, значит, нельзя… мне нельзя…
Ира крутила головой, билась в его руках. Наконец высвободилась, отскочила к дивану и шепотом закричала:
— Уходи! Уходи! — Ошеломленная, она, видимо, сама не замечала слез, лившихся по ее щекам: — Уходи! Я тебя видеть не могу! Уходи!
И такое отвращение было в ее глазах, что Роман, ни слова не говоря, выскочил из комнаты.
Сбегая вниз по лестнице, он ударил кулаком в стену, разбил руку. По улице шел быстро, чувствуя лихорадку, озноб во всем теле. Он задыхался, но не сбавлял шагу, будто старался поскорей убежать подальше от дома Иры, словно бы, чем дальше он будет от него, тем легче станет.
Шел он долго, не замечал ни стучащих мимо трамваев, ни встречных прохожих, вспоминал то растерянное, испуганное лицо Иры, то умиленно свежие щеки девочки, то бедноватую обстановку комнаты. «Я ничего не знал о ней! Ничего! — ужаснулся Роман. — Как она жила? Кто мать? Отец? Есть ли он? Ничего! Как же так? А я ведь любил ее! — Он остановился, будто важное вспомнил, что забыл сделать. Тряхнул головой. — Да, любил! Клялся себе, что все прощать буду! А что я хотел простить?.. И простил?.. Негодяй!.. Какое зло сделал! Как же так, а? Что же это я?» Шум впереди отвлек его. Возле трамвая, стоявшего напротив тополя, суетилась кучка людей. Они не садились в трамвай, хотя двери его были открыты. Да и не было здесь остановки. От этой кучки людей навстречу Роману бежал пьяный мужик в мятом, бывшем когда-то черном пиджаке. Брюки его такого же грязно-серого цвета были в пыли. Должно быть, он только что валялся на земле. Мужик бежал согнувшись, и руки со сцепленными пальцами держал на затылке, словно ожидая каждую секунду, что его будут бить по голове, и защищал ее руками. Бежал он тяжело, едва удерживаясь, чтобы не упасть. Лица его не было видно, смотрел он в землю. За ним никто не бежал, да и внимания на него никто не обращал, кроме Романа. Несколько человек неподалеку от трамвая на проезжей части улицы бросались к проходящим машинам с поднятыми руками, но они проносились мимо. Роман остановился, хмуря лоб и встряхивая головой, не понимая, что происходит, не галлюцинация ли? Тяжело пробухал мимо него ногами по асфальту пьяный мужик. Роман растерянно и недоуменно проводил его взглядом и снова обернулся к трамваю, возле которого наконец остановили такси. Толпа у трамвая качнулась, шевельнулась и поползла к машине. Что-то несли. От толпы доносились жужжание голосов и чей-то дикий непонятный и повторяющийся крик: А-ы-х! А-ы-х! Роман, вздрагивая от предчувствия чего-то страшного, двинулся к толпе, перешагивая через рельсы, и узнал Галю Лазареву. Ее вели под руки, почти несли на руках двое незнакомых мужчин. И это она кричала непонятно и страшно. То, что несли, затолкали в машину на заднее сиденье, и стали помогать Гале сесть возле водителя. И в тот момент, когда Роман приблизился к толпе, бородатый мужчина, который, видимо, командовал непонятным делом, закричал на людей тоже непонятно и страшно: