— Как? — Отец удивленно вытаращил глаза.
...На следующее утро мы пошли с ним гулять. За ночь выпал снег — вокруг были белые пустые поля. Я ждал на улице, пока он выйдет, стоял, нажимая ногой черный лед на луже, гоняя под ним белый пузырь. Вот вышел отец, в сапогах и ватнике, и мы пошли.
Мы долго ходили по дорогам. Отец, чтобы уйти от волнующей темы — его отъезда, все говорил о своих опытах:
— ...инте-реснейшее дело!.. Я сказал Алексею — он ахнул!
Голос его гулко разносился среди пустого пространства. Потом мы шли по высокому берегу. Река внизу замерзала, по ней плыли тонкие, прозрачные льдины. Вороны с лету садились на них, иногда, поскальзываясь, падали набок.
На следующий день вечером я уезжал. Мы долго шли в темноте, и только у самой станции он вдруг притянул меня к своему плечу, спросил, конфузясь:
— Ну, а ты как живешь?
Я самолюбиво отстранился.
Потом я часто вспоминал эту поездку.
За то время, что я провел у него, я понял, что живется ему там довольно одиноко. Все сотрудники по вечерам уезжали в город, а местные не очень с ним общались, потому что он был приезжий.
Я часто представлял, особенно по вечерам, что он сейчас делает: идет куда-нибудь в темноту в резиновых сапогах или стоит, задумавшись, посреди кухни?
Я бы хотел снова это увидеть, но шли занятия в школе, и поехать к нему было невозможно.
Начались зимние каникулы. Я гулял в основном с ребятами со двора, и никак почему-то не получалось вырваться и уехать.
Тридцать первого декабря наш дворовый вожак, Макаров, сказал, что надо нам отметить новый наступающий год, для этого нужны «бабки» (так он называл деньги), а для этого нам всем придется немного поработать.
Ничего заранее не объясняя, он привез нас на троллейбусе к железнодорожной платформе «Дачное». Там он вдруг достал из кармана красные повязки, сказал, что мы теперь дружинники и должны отбирать елки у тех, кто выходит из электрички, потому что они, ясное дело, везут их из леса. Две елки отобрал он сам, третью мы отобрали у старичка в валенках все вместе.
Потом мы проехали остановку, продали все три елки у магазина за десять рублей.
Домой я пришел в полдвенадцатого. Мама не сказала ничего, только вздохнула.
Мы встретили с ней Новый год, потом я пошел спать.
Но, ясное дело, я не спал. Я все вспоминал того старичка, у которого мы отобрали елку. И главное, хулиганы, действительно срубившие елки, просто отталкивали нас и проходили, а купившие елки — вернее, самые робкие из них — не могли доказать своей правоты и отдавали!
...Ночью я поклялся себе, что занимаюсь подобными делами последний раз. Утром, вместо того чтобы выходить во двор и снова встречаться с Макаровым, я оставил маме записку и помчался к отцу — были каникулы.