Левая рука ее была сжата в кулачок, в правой что-то сверкало... то ли нож... то ли маленькая пика... шприц!
Она медленно, глядя на луну за окном, подошла к нашей лежанке и вдруг, покачнувшись, стала падать на нас — я еле успела перекатиться через Митю, и она упала на спину рядом с ним, высоко закинув длинные ноги бывшей кафешантанной дивы. Потом повернулась к ошарашенному Мите и подала ему шприц:
— Скорее! Укол! Я умираю!
Плавно изогнувшись, она подставила Мите бедро — выпуклое пространство ослепительно белой плоти между окончанием кружевного чулка и такими же трусиками.
Она ткнула острие в точку и закрыла глаза.
— Скорей! — еле слышно прошептала она.
Митя с отчаянием глянул на меня. Я кивнула. Митя стал медленно двигать поршень.
— А-а-а! — Со сладострастным стоном Мара откинулась, открыв прекрасные свои зубы.
Мы смотрели на ее лицо, а она в это время разжала кулачок и что-то опустила в ладонь Мите. Он быстро, словно ожегшись, сунул это в тумбочку.
— Все! — Она гибко вскочила и, подняв руку со сверкнувшими кольцами, приложила ее к своим губам и откинула: — Привет!
Каблуки ее четко простучали по коридору. Хлопнула ее дверь, отозвавшись чуть запоздалым стуком нашей форточки.
Я оглянулась. Апоп и Гуня мирно спали. А может, и я спала?
Мне помнится: я вроде кинулась вслед за Марой, но коридор наш оказался удивительно долгим — наконец я добежала до ее двери — высокой, белой — и услышала, как в ней скрипит, закрываясь, замок.
Утро было солнечное и ясное. Сосульки над окном, просвеченные солнцем, были слегка наклонные — сдувались по мере намерзания ветром.
Начиналась весна.
Под форточкой во дворе затарахтел очередной «бензокозел». Митя лишь повернулся в ту сторону — и он, испуганно закашлявшись, мгновенно умчался... Возросла наша мощь?
Митя испуганно глянул на меня — но я отвернулась: хватит думать о чепухе!
— Все! Собирайся! Поехали!
— Чемоданы?
— Да.
— Значит, вместо моральных страданий предстоят физические?
— Ничего, моральные еще тоже предстоят!
Мы засмеялись и пошли одеваться.
Гуня и Апоп храпели на удивление дружно.
— Ладно, — подумав, сказала я.
Уже на выходе Митя дернулся к двери Мары, поднял руку, чтобы постучать. Там была мертвая тишина.
— Не надо! — крикнула я.