«Ты знаешь, – писал он, – что я человек старый, человек, которому пора на покой».
В дороге настигли меня обмороки и та болезнь, что ты обычно называешь humor ventriculi [сердцебиение]. Шел я пешком, но это оказалось превыше моих сил, так что началась одышка. На ходу я пропотел, а в карете меня продуло и начался прострел в левом плече, а от этого случилось стеснение в груди: сдавило сердце и невозможно было вздохнуть полной грудью. Все это вышло по моей собственной глупости. Теперь я снова более или менее здоров, но надолго ли – не знаю: в мои годы на здоровье полагаться уже нельзя.
Насколько можно понять, Лютер терял сознание, и его приводили в чувство, оборачивая теплыми полотенцами. В том же письме он рассказывает Меланхтону о своих успехах в переговорах с местными графами в таких выражениях: «С Божьей помощью зарезали сегодня самую визгливую свинью… хоть она и отбивалась»[503].
В письме к Кати, написанном в тот же день, Лютер упоминает только о головокружении. Он знал, что жена беспокоится о нем, – и не без причин. Нарыв на ноге у Лютера к тому времени уже прошел; однако врач его Маттиас Ратценбергер заверил, что на самом деле это «родничок», то есть отверстие, через которое выходят излишние телесные жидкости, и посоветовал не давать отверстию зарастать. Отправляясь в дорогу, Лютер не взял с собой нужную мазь, и абсцесс начал заживать – а Лютер был уверен, что это вредно для здоровья. Писал он Кати и о том, что наслаждается здесь прекрасным наумбургским пивом, которое оказалось чрезвычайно полезно для пищеварения – о запорах нет и помину, «по-большому» он ходит теперь с легкостью, по три раза каждый день. Упомянул и о том, что приступ головокружения, посетивший его перед самым въездом в Айслебен, возможно, был вызван «евреями» – ведь как раз перед этим он проезжал через город, где, говорят, их очень много. Мы уже видели, что Лютер твердо верил в «духовную брань» и нападения бесов: по-видимому, он считал, что евреи могли проклясть его, как-либо околдовать или же просто что в присутствии евреев бесы собираются большими стаями и нападают яростнее. По словам тех, кто ехал с ним в карете, Лютер жаловался им на здоровье так: «Всякий раз, как собираюсь сделать что-нибудь важное, на меня набрасывается дьявол. Он… нападает на меня и причиняет мне tentatio [тяжелые испытания]»[504].
Лютер понимал, что для мира духовного имеет особое значение, – поэтому ему так часто досаждает дьявол. Об этом говорил он Меланхтону в письме от 3 февраля, где, рассказав о трудных переговорах, затем передал следующий случай: