— Как я понимаю, у вас и Лорри трое детей.
— Да. Энни. Люси. Энди. Трое.
— Старшей дочери скоро исполнится пять лет?
— Да, Энни. Она такой сорванец.
— Трое детей младше пяти… это много.
— Особенно если у каждого из них свое живущее в стенном шкафу чудовище.
— Такой представляется Лорри идеальная семья?
— Дети у нас, конечно, хорошие, но не идеальные, и — я имею в виду количество детей.
— Ну, она хочет двадцать.
Он посмотрел на меня так, словно за ночь у меня выросла вторая голова.
— Скорее это шутка, — продолжил я. — Она согласна остановиться на пяти, в крайнем случае шести или семи. Двадцать — это преувеличение, показывающее, как важна для нее семья.
— Джимми, вы понимаете, как повезло Лорри том, что она осталась жива?
Я кивнул.
— И я понимаю, что ей предстоит долгий период выздоровления, но насчет детей не беспокойтесь. Ими будут заниматься мои родители и я. Лорри сможет спокойно набираться сил.
— Я не об этом. Джимми, дело в том… Лорри больше не сможет иметь детей. Для нее это будет ударом, вот я и не хочу, чтобы она узнала об этом до того, как поправится.
Если бы у меня остались только Лорри, Энни, Люси и Энди, я бы каждое утро и каждый вечер благодарил Бога за то, что Он дал мне так много.
Я не мог точно сказать, как воспримет она эту новость. При всей практичности она любила и помечтать, в ней сочетались реализм и романтика.
— Мне пришлось удалить один из ее яичников и фаллопиеву трубу. Второй яичник остался невредимым, но повреждения соседней фаллопиевой трубы неизбежно приведут к появлению спаек, из-за которых яйцеклетки не смогут проникать в матку.
— И восстановить ничего нельзя?
— Я в этом сомневаюсь. Кроме того, у нее осталась одна почка. Ей все равно не стоило бы беременеть.
— Я ей скажу. Выберу наиболее подходящий момент.
— Я сделал все, что мог, Джимми.
— Я знаю. И не могу выразить свою признательность только словами. Отныне и до конца жизни вы будете обеспечены выпечкой.
Доктор Корнелл ушел, но день продолжался, и я по-прежнему держался настороже, чтобы меня не застали врасплох неприятные сюрпризы, которые, возможно, увидел мой дедушка в последние минуты своей жизни. И при этом продолжал думать о бесплодии Лорри. Для меня это было грустное известие, но не более того. Она, возможно, решила бы, что это трагедия.
Отдохнув, папа вернулся с сандвичами с ростбифом, оливковым салатом, фисташково-миндальным тортом.
Позже, когда я на несколько минут заглянул к Лорри в палату интенсивной терапии, она сказала:
— Панчинелло все еще жив.
— Он в тюрьме строгого режима. Беспокоиться не о чем.