Дэве поднялся из-за стола и заглянул Люциусу прямо в глаза.
— Как бы то ни было, я не хочу вмешиваться в ваши с ним дела, — сказал он, — потому как уверен: они на порядок более мерзкие, нежели даже убийства.
***
В речи и поведении констебля вновь, — как несколько месяцев назад, — появилась неприязнь и враждебность к архидьякону, словно добытые сведения не только напомнили ему о былых подозрениях, но еще и укрепили их. Поэтому, со сказанными не самым доброжелательным тоном словами…
— Позвольте откланяться.
…и действительно небрежно поклонившись, он сделал шаг в сторону выхода из таверны. Однако звон монет заставил его остановиться. Это Люциус, в своей задумчивости не заметивший произошедших с Дэве перемен, выложил на стол кошель, издавший своим содержимым столь приятный для, успевшего попривыкнуть к кабакам, констебля бряцающий звук.
— Вы выяснили все, что мне было нужно узнать. Благодарю, — сказал священник, и вновь погрузившись в размышления о влиянии Мортимера на события, о которых в Лондоне до сих пор продолжались сплетни, не усмотрел, как его собственные действия повлияли на Дэве: самолюбие констебля и алчность завсегдатая таверн схлестнулись друг с другом в глазах растерявшегося Адама.
— Откуда у вас деньги? — странным голосом спросил он, не сводя зачарованного взгляда с лежавшего на столе мешочка и, словно бы думая: взять его или оставить. — Если не ошибаюсь, все свои капиталы, земли и доходы с них вы даровали его величеству.
— Сан архидьякона — не пустой звук, — отозвался Люциус, с интересом посмотрев на колеблющегося констебля и даже отвлекшись от своих раздумий. — Здесь мое священническое жалование за последние три месяца, — указав на кошелек, добавил он.
Дэве кивнул.
— Я слышал, вы исцелили детей четы Эклипс и вернули их к родителям? — неожиданно и едва слышно поинтересовался он.
— Да, это так, — коротко подтвердил Люциус, все более увлекаясь наблюдением за своим взволновавшимся собеседником.
— И… они по-прежнему бедны? — снова спросил Дэве у священника.
— К сожалению, — ответил тот.
— К сожалению, — глухо повторил Адам, и его лицо вдруг обрело безразличную твердость. Он схватил мешок с деньгами и, еще раз невыразительно поклонившись архидьякону, быстро вышел из таверны.
«Жаль…”, — решил Люциус, глядя вслед уходившему констеблю. — «Я, было, подумал, что он попросит отдать эти деньги действительно нуждающемуся в них семейству». — Священник тоже встал из-за стола и двинулся к выходу. — «Как же жаль!».