Ваши люди. Ваши машины. Они вдруг отыскали меня. Слишком рано. Слишком рано. Они говорили в свои устройства, увеличивающие громкость их бесцветных голосов. Они говорили «Немедленно остановитесь», они требовали «притормози пацан», они угрожали «это последнее предупреждение».
Я не успел далеко уехать. Каких-то шестьсот ссанных миль. Время, измеренное плоскостью. Время измеренное длинной. Моей свободе было шестьсот миль. Свободе Сэми было шестьсот миль. Длина, отрезок — это точное измерение. Шестьсот миль свободы. И не важно, пешком ли проходилась эта свобода за пару суток или же как у меня на автомобиле со средней скоростью под 70 миль в час, то есть почти за девять часов — не важно. Времени не существует. Существует отрезок пути, отрезок моей свободы. И вы знаете, в отличии от вас, я могу похвастаться тем, что она у меня была.
Радио вопило — чудовищное похищение. Радио наводило панику — мальчик в опасности. Радио пугало — неизвестно что он задумал. Радио текло в перерывах между горячим — реклама, музыка и новости. Радио молчало о Рике. Радио не сказало — Рик будет отключен от аппарата искусственной вентиляции легких; вы называете это убийство эвтаназицей — вы всегда умели находить красивые слова для узаконенных злодеяний. Радио молчало о том, что отчима Рика арестовали. Радио молчало о том, что мать Рика, якобы умирающая от горя, радио молчало о том, что она чертова сука, так пусть сдохни, а не вызывает жалость к своей жалкой душонке раздавая направо и налево сопливые интервью.
«Я и представить не могла!» — врала она на страницах жалкой газетенке
«Он — самое дорогое, что у меня есть» — пиздела она.
«Я не знаю как жить дальше» — все глубже закапывалась в ложь она.
Радио текло в перерывах между горячим. История Рика, не моя история, где под угрозой все добропорядочные чувства, история Рика, она не достаточно горяча для радио, потому что в ней нет ни одного, чьи добропорядочные чувства могли быть оскорблены или чья добропорядочная задница могла быть напугана. Радио текло в перерывах между горячим, а потом вновь взрывалось тревожными голосами. Потом вновь разрывалось истерикой. Сообщало о том, что он, что я, что зловещий похититель найден. Что он под вертолетом, что я под вертолетом. Что он несется на огромной скорости. И я нажимал на газ, так чтобы хоть раз оправдать их ожидания и надежды.
«Он скорее всего находится в состоянии аффекта» — трещало радио.
«Полиция приняла все необходимые меры» — уверяло радио.
«Остановись, Конни» — умоляла меня мать.
«Остановись, сынок» — просил отец.