Государь пошел к своему дому, а в толпе народа раздавался хохот и восклицания: «Спасибо царю-батюшке, что он бережет нас от этих волков! Когда б то почаще эта дубинка плясала по спине приказных!» и т. п.
Огневик последовал за государем. На крыльце дома государева дожидались его с бумагами: граф Таврило Иванович Головкин, барон Петр Павлович Шафиров и Александр Кикин. Лишь только царь хотел войти в дом, Огневик громко сказал:
— Православный государь! благоволи выслушать!
Кикин побледнел как полотно, узнав запорожца.
Петр обернулся и, кажется, удивился, увидев казака в запорожской одежде.
— Кто ты таков? — спросил он.
— Бумага эта все скажет вашему царскому величеству, — отвечал Огневик, представляя челобитную.
— Разве ты не знаешь, что я запретил мне подавать жалобы? — сказал государь гневно.
— Ты позволил, государь, жаловаться на несправедливость судей, и я жалуюсь на тебя — тебе, правосудному государю!
Государь посмотрел пристально в лицо Огневику и, взяв от него бумагу, сказал:
— Хорошо, посмотрим, в чем ты меня обвиняешь!
По мере, как он читал бумагу, брови его хмурились и черты лица принимали грозный вид. Окончив чтение, царь отдал бумагу Головкину и, обратясь к Огневику, сказал:
— Ты клеплешь на меня! Палей сослан в Сибирь по суду и следствию, за ослушание моей воле, за неповиновение начальству и за самовольные набеги на именья моих польских союзников. Следствие произведено гетманом, а суд произнесен военною коллегиею. Ваши малороссийские ссоры и доносы друг на друга надоели мне. Я требую чинопочитания и послушания и не терплю никакого самоуправства. Палей хотя и был человек храбрый, но его дерзость и неповиновение достойны казни, а пример законной строгости должен быть над старшим, а не над младшим. Гетман писал ко мне и об тебе, голубчик! Знаю я, что ты за птица! Следовало бы мне и тебя сослать туда же, куда я припрятал Палея; но, снисходя к твоей молодости, я не хочу наказывать тебя, а помилую, в надежде, что ты на моем флоте заслужишь мою милость. Кикин! отошли этого человека к господину вице-адмиралу Крюйсу, чтоб он написал его в матросы, в гребной флот!
— Государь! — воскликнул Огневик. — Мазепа тебя обманывает…
— Молчать! — сказал грозно государь, подняв палку. — Мазепа двадцать лет служит мне верно и нелицемерно, и сотни ваших доносов не могли уличить его ни в одной злой мысли противу меня! Какая будет награда за верную службу, если я по каждому злобному доносу стану обижать испытанных слуг моих подозрениями и следствиями? Знай, молодой сорванец, что надобно много заслуги и много доводов верности, чтоб заставить царя верить себе на слово!