А Вил думал: насмешками, угрозами, но тянуть его дальше! Пробудить гордость, гнев или страх — только бы шёл! Жестоко, но иначе нельзя. Надо быть сильным. Он завёл друга сюда, и теперь… Вил стискивал зубы и гнал себя вперёд. Он не позволит Энтису умереть в степи. Нет. Нет!..
Стемнело, и крохотное чудо всё-таки случилось: подул лёгкий ветерок. Вил высосал последний из сорванных засветло стебельков молочника и слабо усмехнулся чёрными от запекшейся крови губами:
— Боги нас любят! Ещё бы дождик…
Энтис кивнул. Попробуй он ответить — сумеет лишь тоненько запищать, как голодный котёнок. Вряд ли Вил одобрит такую замену связной речи! И снова будут обидные пренебрежительные слова. А куда денешься, если каждое из них — правда? Даже попросить «перестань» он не может! Молчи и терпи.
— Скоро река. Ветер с реки. Слышишь запах?
Он опустил ресницы. Вил-то знает, что говорит! И так хочется верить… А воздух и впрямь чуточку посвежел. Безмолвные травы тихо зашуршали — словно и они отметили перемену к лучшему и ожили, зашептались меж собою. Энтис попытался улыбнуться — и вдруг голову сдавили каменные лапы… и огонь вспыхнул перед глазами, белый, слепящий… раскалённые молоты обрушились на виски, как на наковальни… Кажется, он закричал. Или вместо крика вышел жалкий скулёж, которого он так боялся?
Колючий звёздный свет резал глаза. Вил ужасно бледный, и голос у него отчего-то дрожит…
— Мы почти пришли… совсем немножко осталось. И вода ещё есть. — Вил крепко взял его за плечо и подсунул за спину мешок в качестве опоры. Поднёс к губам кружку: — Попей. Ты есть будешь?
Он впихнул в себя немного еды: чтобы хватило сил идти дальше. А Вил не притронулся к пище и почти не пил. Энтис отметил эту странность, но тотчас о ней забыл: усталость не давала ему думать, мысли собирались на миг вокруг мелочей, попавшихся на глаза, как воробьи вокруг хлебной корки, и беспорядочно рассыпались снова. Вил, звёзды, сухая трава… Он хотел оставить полкружки про запас (руки яростно сопротивлялись, когда он отрывал её от губ), но Вил велел допить. Как чудесно! Вил сказал, что им надо бы идти; он принялся вставать (в глубине души сильно сомневаясь в успехе этого предприятия), но Вил удержал его и уложил, как ребёнка, на мягкий плащ, и всё утонуло во тьме… А потом Вил разбудил его и сунул ему кружку, и звёзд уже не было: из-за горизонта выбиралось солнце.
— Пойдём, — сказал Вил. Если я не умру, думал Энтис, я пойму что-то очень важное. Если…
Ветра не было, об облаках не стоило и мечтать. Он рвал молочник, и считал шаги, и молчал. Боль то сжимала голову шипастым обручем, то отпускала, словно сжалившись… потом она стала постоянной. А степь не менялась — однообразная, бескрайняя: ни деревца, ни холмика, ни ярких пятнышек селений вдали; трава по колено и изредка по пояс, и от солнца в ней не укроешься…