Смерть была бы лучше. Любая смерть лучше похорон заживо, на которые он себя обрёк. Десятки лет подобия жизни, состоящей из монотонных попыток не совсем впустую проводить дни в ожидании смерти.
Появилась музыка — нежная, как плеск ручейка в солнечный весенний день, ласкающая слух музыка, производимая инструментами, каких он-наблюдатель не знал. Он-старший любил эту музыку с детства. Он думал, что она поможет ему, наконец, заплакать, но слёз не было. Чёрная «пыль» куда-то делась, он был бледен, сосредоточен, спокоен… как и подобает мертвецу.
Возвращаясь из сна в реальность, Вил со смутным удивлением спросил себя: почему он уверен, что у девушки зелёные глаза? Ведь её лица он так и не увидел.
ЗАТИШЬЕ, ДЕРЕВНЯ В ХАРВЕТЕ, ПРИРЕЧНОМ КРАЕ К ВОСТОКУ ОТ КУМБРЕЙНА
Молодая женщина в пёстром платье без рукавов, пухленькая, как свежая пышка, смотрит на меня. Откуда она взялась? Она улыбнулась и заговорила в неторопливой распевной манере жителей Харвета:
— Кумбрейн сейчас сущая смерть, вот натерпелись-то вы, бедняжки! Лейна, подруга моя, что нашла вас у старой сыроварни, так всё плакала, на вас глядючи! А ты счастливчик — глядишь ясно, лихорадки, значит, нету. Давай-ка молочка попей, только от коровы, свежее. А есть тебе пока рановато, а жалко, вот сию минуточку хлеб из печи достала! Ну ладно, успеется. Дай-ка я тебе сесть помогу… вот так…
Я уселся среди подушек, пухлых и уютных, под стать хозяйке, и принялся маленькими глоточками пить молоко из расписной чашки. А она любовалась мною с радостным видом, словно мечтала о нашей встрече с пелёнок. Я украдкой огляделся. Лили лежит на круглом деревянном столе. Розовые разводы на жёлтой древесине — мраморный дуб. Дорогое дерево. Значит, хозяева люди богатые. Ну, ясно: кто победнее, незваных гостей не привечает. А эта заботится, молоком поит, да ещё и радуется. Было бы чему. Тоже удовольствие — еду да чистые простыни на бродяг переводить! На левой руке у неё тонкий браслет красного золота: стало быть, замужем. Ещё, может, молока попросить, пока муж не объявился? А то, пожалуй, дождёшься — с порога за шиворот, вместо молока. А то и пинком под задницу…
— Пей-пей, — она без просьб наполнила чашку из огромного кувшина. — Ой, какой ты стал красавчик! А был — глянуть страх. Я думала, тебе уж конец. Я ж травница, понимаю в болезнях. Не вейлин, ясно, но лечу, люди довольны: мне платить — не вейлину, не разоришься! Лейна говорит, шёл ты как во сне: глаза закрыл, через шаг с ног валишься, зелёный весь. И товарищ твой чуть не падал…
Она кашлянула и насупилась. Рука дрогнула, молоко плеснулось на постель. Ой, что теперь будет!