У неё остался её плед-накидка, дождевик и перочинный нож. И цель — университет. И клятва. Больше ничего и не было нужно; об остальном она позабыла. Она шла, целиком отдавшись инстинктам, как крохотный неукротимый чёрный зверёк — дикий зверёк с острыми зубами и неприветливым нравом. После она почти ничего не помнила: ни мест, ни погоды, ни лиц, была она голодна или сыта, досаждал ей холод или дождь… Всё, что она ни делала, делалось словно бы без её участия. Похоже, рассудок ей часто отказывал — чему потом она радовалась: тогда её вёл Потенциал, и совершенствовался при этом, а от рассудка толку всё равно не было.
Она никого не опасалась и не пряталась; но довольно долго Дар выбирал ей уединённые, безлюдные дороги. Затем появились люди, чрезмерно суетливые и склонные задавать чересчур много вопросов; она ответила на один: куда направляется. Могла бы, конечно, рассказать всё, от начала до конца, но ей не хотелось попусту тратить на этих шумных бестолковых людей слова, которые неизбежно придётся повторять в Ятрине. Люди, кажется, были слишком возбуждены чем-то, связанным с её персоной, но чем — она не поняла, да и не стремилась понять. Они жалели её — абсолютно без всяких оснований, так как ничего о ней не знали, непрестанно суетились вокруг, что ужасно её утомило, и говорили ласковые слова, в искренность которых она не верила. Однако встреча пошла ей на пользу: помимо еды, ванны и постели (всему этому она не придала особого значения) появился флаер, куда её усадили, и начался последний этап её странствия — полёт.
Так Джиссиана Тай попала в Ятринский психосенсорный университет. И заканчивалась осень, и трава пожухла и приникла к холодной земле, и облетели деревья. И когда она вышла из флаера на эту траву и останки увядших листьев, на неё сыпались, кружась и танцуя в воздухе, лёгкие кружевные снежинки и тут же таяли, оставляя на чёрной ткани пледа крохотные капельки, похожие на слёзы.
Глава 25. О плащах, минелах и Третьей Принцессе
Дни мелькали перед ним, как цветные картинки на страницах книги. Синяя лента реки, искрящаяся на солнце, зеленовато-жёлтые поля, тенистые рощи и стайки ярко раскрашенных крестьянских домов, издали похожих на новенькие детские игрушки. Невысокие круглые холмы и снежно-белые кувшинки в заросших тиной озёрах. Щебет птиц, топоток мелких зверюшек в густой траве, неумолчное тоненькое жужжание насекомых. Нежные трели флейты и звучные аккорды минелы. Вил насвистывает что-то печальное, тут же — весёлое, снова серьёзное и грустное. Тихонько напевает без слов. Смеётся. Когда он свистит, вокруг его головы неизменно вьётся несколько пёстрых пичужек; иногда самая смелая садится ему на плечо, и он, улыбаясь, легонько касается перьев кончиками пальцев. И птичка, вот удивительно, не пугается, не улетает! На Энтиса он не смотрит, только вперёд, вдаль, в небо…