— Н-нет. — Энтис принуждённо усмехнулся, краснея: — Леди Ливиэн. Смешно, да?
Вилу смешно не было. Скорее уж, ему становилось немножечко страшно. Она… моя мама — и он?!
— Ничего тут смешного нет! — почти грубо отрезал он. — И ты человек, и она. И она умела сражаться, и смелая была… и потом, у неё тоже было что-то вроде заповедей. И она бы умерла, но не предала их.
— Оттого Властитель её и не победил, — серьёзно согласился Энтис. — Я сперва думал: странно, с чего бы мужчине делаться девушкой во сне? Но наши души похожи, поэтому я и понимал её. Верно?
— Ну… — у Вила вдруг сел голос. — Вроде того.
— Ох, ты устал, да? Ты мне пел полночи, а я и отдохнуть тебе не даю! — Рыцарь склонил голову, полным раскаяния взором заглядывая Вилу в лицо: — Извини. Должно быть, надоел я тебе ужасно? Вил, ты только ещё одно скажи, и я сразу отстану, честное слово! Почему твоя мама так завершила балладу? Зачем она убила Кардина и оставила Ливиэн с разбитым сердцем? Она их не любила?
Как много глубоких струн задевают твои вопросы! Вот и я когда-то… и те же слова!
— Не потому. Если песня живая, в ней всегда часть тебя. Мама после смерти отца её закончила. — Он помедлил. — Маленьким я был, она её пела. Не людям, а так… идём, и поёт тихонько. Я слов не разбирал, а музыку запомнил. Потом начали вместе выступать, а той песни всё нет и нет. Как-то я мотив напел и жду, что будет. А она так посмотрела… я даже испугался. А тут она запела. — Вил бросал отрывистые фразы, не глядя на мальчика из Ордена, разделившего с ним плащ и воспоминания. — Мама и отец, они очень любили друг друга. Отец умер, и Кардин умер вместе с ним. Она её никому не пела, кроме меня. И я сегодня… первый раз. Когда не один. С тех пор, как мамы не стало. — Он уже и не пытался заставить голос не дрожать. — Тебе приятно петь. Ты хорошо слушаешь. Ты умеешь понимать… — он нахмурился и сдержанно договорил: — Я рад, что она тебе понравилась. Могу потом ещё спеть, как захочешь.
— При звёздах, — вздохнул Энтис, свернулся клубочком на его куртке и закрыл глаза. Вил, лишённый существенной части своей постели, постоял над ним, едва не стуча зубами от предрассветного холода, потом прошёлся по мокрой траве, взял в охапку дорожный мешок, вышитую серебром куртку и прочие рыцарские одёжки, свалил под бок их обладателю — и ещё минут пять медлил, прежде чем лечь тоже.
«Я окончательно спятил, — думал Вил. — Что я делаю? А он что со мной сделает, когда проснётся?!» Он зябко вздрогнул и осторожно потянул на себя край широкого белого плаща. Дальше как-то получилось, что он прижался к спине Энтиса плечом… «Если и существует способ более надёжно влезть к человеку в постель, то я его не знаю», — с мрачной усмешкой подвёл он итог и закрыл глаза.