— Вот такие твари, конечно, живут, — сказал я. — Живут и здоровы, как мало кто. Кровь с молоком! До чего же тошно!
— Ты говорил с главным врачом? — спросил Кестер.
— Да. Он мне все объяснил, но, знаешь, как-то очень заумно, со всякими оговорками. Но в итоге я понял, что ее состояние ухудшилось. Правда, он утверждает, будто дело пошло на лад.
— То есть как это?
— Он утверждает, что, останься она там, внизу, ее положение уже давным-давно было бы совершенно безнадежно. Здесь же, мол, процесс замедлился. Это он и называет улучшением.
Кестер разгребал каблуками слежавшийся снег. Потом повернулся ко мне лицом.
— Значит, он все-таки на что-то надеется?
— Врач всегда должен надеяться — такая уж у него профессия. Но я надеюсь куда меньше. Я спросил, сделал ли он пневмоторакс. Нет, говорит, больше нельзя. Несколько лет назад ей уже делали поддувание. А теперь поражены оба легких. Все очень скверно, Отто.
Перед нашей скамьей остановилась какая-то старая женщина в стоптанных галошах. У нее было синюшное лицо с запавшими щеками и потухшие, словно слепые, глаза цвета грифельной доски. Вокруг шеи она обмотала старомодное боа из перьев. Медленно подняв лорнет, она с минуту разглядывала нас. Потом зашаркала дальше.
— Вот так уродина! Привидение да и только!
— Что он еще сказал? — спросил Кестер.
— Объяснил вероятную историю ее болезни. Сказал, что имел много пациентов в том же возрасте. Он считает все это последствием войны. Недоедание в решающие годы развития организма. А мне плевать на эти объяснения. Пат должна выздороветь, и все! — Я посмотрел на Кестера. — Конечно, врач мне сказал, что на своем веку видел немало чудесных исцелений. Как раз при туберкулезе бывает так, что процесс вдруг останавливается, происходит инкапсуляция — и человек выздоравливает, иногда даже, казалось бы, в совершенно безнадежных случаях. То же говорил мне и Жаффе. Но я в чудеса не верю.
Кестер ничего не ответил. Мы продолжали сидеть рядом и молчали. Да и о чем было говорить? Оба мы пережили слишком много тяжелого, и утешения нам и в самом деле были ни к чему.
— Только бы она не догадалась, — сказал наконец Кестер.
— Это, конечно, не нужно, — ответил я.
Так мы и сидели до прихода Пат. Я ни о чем не думал. Даже не испытывал чувства отчаяния, а просто отупел, стал каким-то неживым.
— А вот и она, — сказал Кестер.
— Да, она, — сказал я и встал.
— Алло! — Пат подошла к нам, помахивая рукой. Она чуть пошатывалась. — Я немного пьяна. Наверно, от солнца. Стоит мне полежать на солнце, и я давай качаться, как старый моряк.