Настя чувствовала себя подавленной и жестоко обманутой. Она вернулась в комнату — висевшее на спинке стула платье резануло по глазам ярко-огненным сполохом. Однако при виде изящной обновки на душе стало совсем тоскливо. Красивый искрящийся наряд теперь казался Насте самой настоящей издёвкой: шикарный реквием по утекающей сквозь пальцы любви.
Права была торговка с рынка, ох, права: не будет ей счастья в новом платье. Накаркала всё-таки, чёртова баба! Что ж, тётка, принимай поздравления: счёт 2:1 в твою пользу.
На ужин снова была гречка. С растительным маслом. С трудом запихивая в себя вязкое противное месиво, Андрей в сотый раз с сожалением отметил, что Людмила так и не научилась готовить гречневую кашу. Она всегда получалась у неё мягкой и несъедобной, больше напоминая собой клёклую сырую вату. Одним словом — размазня. Не то что у его матери: рассыпчатая, ароматная, крупинка к крупинке. И если Андрей с самого детства презирал все каши, особенно молочные, то с гречневой он ещё мог как-то мириться. И тем не менее, чтобы проглотить киселеобразную стряпню супруги, ему требовалось определённое мужество. К тому же пытка гречневой кашей продолжалась вторую неделю подряд, а сегодня блюдо было ещё и явно пересолено.
Андрей едва осилил очередную ложку. Он с отвращением отставил от себя тарелку и принялся жевать ломоть чёрного хлеба, запивая его бледненьким горячим чаем. Геркулесовые, манные, пшённые каши три раза в день, на жиденьком молоке, а то и просто на воде, давно стали вызывать у него глухое раздражение. Чёрт бы побрал эту невыносимую диету!
Что же это, в самом деле, происходит? Даже в больнице, где он почти два месяца сходил с ума от беспросветной скуки, кормили куда разнообразнее, чем в родном доме.
Впрочем, скука — тоже понятие растяжимое. В палате всегда можно было перекинуться словом с соседями по койке, а то и вовсе помолчать, часами слушая, как общаются между собой другие. Да и мама практически сутками просиживала возле его постели, не давая ему унывать, и трогательно предугадывала каждое желание.
Не отставала от неё и Люда, одним только своим видом вызывая у мужского населения палаты восхищённые, завистливые взгляды. Казалось, такая идиллия будет продолжаться вечно, и благодаря двум этим женщинам Андрей уже не так страшился своего мрачного и неопределённого будущего. Жизненные преграды не кажутся такими дикими и неприступными, когда есть на кого положиться в трудную минуту.
Но теперь, когда Людмила увезла его из больницы домой, он понял, как жестоко ошибался. Нежную и любящую супругу точно подменили. Похоже, что всё это время она попросту «играла на публику», стараясь выглядеть в чужих глазах лучше, чем есть на самом деле. А может, так оно и было всегда? Просто, ослеплённый любовью, он никогда не замечал очевидных вещей? Ему иногда казалось, что она и забрала-то его раньше времени из больницы только потому, что устала строить из себя трепетную наседку.