— А можно я — по старинке, по-своему, по-стихотворному? — спрашивает Синий, и все Маски торжественно кивают. — Это прямо в экспедиции сочинилось.
— Слушайте внимательно — те, кто на матах! — напоминает Черный. Синий, вдохнув побольше воздуха в грудь, неспешно, будто странник после долгой дороги, начинает свое стихотворное повествование:
— Солнце закатное тает над домом угрюмым.
Трещины, словно морщины. Резьба тут осталась.
Мошки под вечер роятся навязчивой мыслью:
дом престарелый на землю присел от усталости.
Стук наш в окошко с вопросом: «Хозяева дома?».
Дверь захрипела ржавых петель суставами.
Бабушка просто встречает нас, словно знакомых.
«Ой, ну чаво, проходите, сынки, чай, устали…»
Вот мы и в комнате, сели на лавку. Достали
ручку, тетрадь, диктофон — это всё пригодится.
«Может быть, чаю с вареньицем, вы, чай, устали?»
Вертится кот под ногами, скрипят половицы.
«Мы — собиратели, мы — фольклористы, бабуля.
Интересуемся, как раньше жили в деревне,
праздники как отмечали, про домовых и колдуний,
раньше-то было не то что сегодня, наверно…
Как вас, бабуля, зовут?“ — „А зовут меня Лизой,
Елизаветой“. — „По батюшке как вас?“ — „Пятровна.
С двадцать восьмого я года…». Котяра-подлиза
думает, чем поживиться, мурлычет утробно.
Бабушка чай наливает дрожащей рукою,
А со стены смотрят лица неблизкой родни.
«Ладнать, сынки, ну чаво там, была молодою,
сколя годов-те, мои убежали деньки.
Всю-ту бывалошну жизню работала в поле.
Тяжко, робяты, в войну было, ели крапивушку.
Девочкой бегала за колосками, такое
нам не прощали, ловили нас шибко там».
«В кельях сидели?» — «Робяты, сидела и в кельях,
пряли, шутили, гадали там под Рожаство».
Если вглядеться — глаза ее не постарели,
так же хранят молодое свое естество.
«Как вы гадали, бабуля?». — «Известно, как: зеркало, свечка.
Суженай-ряженай, так и калякашь — приди!
Ну, свояво увидала я в зеркале…». — «Правда?». — «Конечно!
Замуж пошла за няво, вот, на фоту его погляди».
Долго беседуем. Хлынуло время обратно.
Сваты, венчанье — и ярку назавтра искать…
Катится солнце усталое тихо к закату.
Бабушка жизнь продолжает свою вспоминать.
«Я-те сама не видала, но люди видали:
прыгнет одна чрез двенадцать ножов — и свинья.
Ухо свинье той отрезали, ну, как пымали,
глядь — а наутро у ней-те башка забинтована вся».
«Вот говорят, что покойник приходит, коль плачут…». —
«Как же, робяты, вот муж мой ко мне прилётал.
Лётат и лётат! Как шар этак огненнай, значит.
Еле отвадила матом, посля он лётать перестал…».
Про домовых, про чертей и про порчу, и сглаз, и
Троицу, Масленицу, привороты и вещие сны…