Чем мягче звучит этот голос, чем слаще его очарование, тем ужаснее во мне его отзвуки. Я больше не люблю тебя, Маркета, не люблю, а может, и вправду никогда по-настоящему не любил, а только поддавался наваждению твоей красоты, но я поставил на тебя все мое будущее, так неужели теперь я обречен только беспомощно смотреть, как сокрушает его основы шквал твоей любви к кому-то другому? Но что делать, как этому помешать? Я сжимаю лицо в ладонях, пальцами вонзаясь себе в веки, словно пытаясь выдавить глаза из глазниц. Меня загнали в угол, как когда-то крысу в нашей подворотне. Как поступила крыса, когда уже не было пути отступать? Она бросилась обидчику на грудь. Да, да, конечно, однако я был свидетелем того, чем это обернулось. Но все-таки дан ведь мне на что-то человеческий мозг?! Думай, думай, подлец! Мои ладони пропахли чадом паленого стеарина. Маркета поет, чад распространяется, как будто ты приотворил крышку ада, и оттуда душной волной повалил запах паленых копыт и сожженной козьей шерсти. Ну, пой, Маркета, пой, если можешь. Ах, вот бы славно вышло, я отчетливо вижу, как все это будет. Я вынимаю из кармана стеариновый шарик и нежно катаю его по ладони. Достаточно положить шарик на пылающую печь, чтобы видение стало явью.
Случай благоприятствовал мне, ибо случай чаще всего помогает там, где плод уж созрел и готов упасть. Апрельский день, когда Кукловы устроили концерт, выдался на редкость холодный; густая метель, будто спасающиеся бегством верховые зимы, все кружила и кружила по городу, оставляя после себя на тротуарах хлюпающую под ногами снежную кашу, а в воздухе — гриппозный холод и сырость. В столовой затопили большую изразцовую печь, выступы которой были забраны красиво изукрашенными решетками. И на этих выступах, со стороны стены, имелись чугунные плиты, как на обычной кухонной плите; они были сделаны для того, чтобы испускать тепло раньше, чем разогреются медлительные изразцы. Ну-ка, подойди к печке и незаметно положи на эти плиты стеариновый шарик. А что дальше? Ах да, ведь это же всего-навсего глупейшая мальчишеская шалость, и только. Пускай, но что дальше? Эта любовь еще не окрепла, у нее не было времени закалиться, сражаясь со страстью или преодолевая препятствия, и каждая капля грязи, которая брызнет на нее, может ее очернить, испачкать. Да разве это такая любовь, что не выдержит мелких глупых уколов и смешных неприятностей? Кроме того, тут еще дядя. Какое впечатление это произведет на него? Получилось бы вовсе не плохо, что там ни говори, но ведь сам ты этого не сможешь сделать.