Город на глазах превращается в фантасмагорический Ледяной дом: искрящийся и бьющий нефтяными фонтанами, с обнажёнными богами и богинями, что застряли в какофонии уличных звуков. Превращается в Рай, усеянный осколками Атлантиды и Древнего Египта, отданный на растерзание фрикам всех мастей.
Ходят и властвуют над истончённым Раем люди-манекены, люди-марионетки, люди-карты, люди-этикетки, люди-голограммы из дополненной реальности... Остались ли среди них живые, прежние?
Холодно, промозгло и пустынно в человеческом болоте... Жмётся и движется подле каменных стен бледная фигура Андрея Белого, бормочет что-то себе под нос, путается в каждой фразе, оправдываясь тем, что "Человек, как известно, есть слякоть, зашитая в кожу... А души-то, стало быть, не было..." Вот и всё, что осталось в Петербурге от прежней метафизики...
Если ему повезёт, он сможет столкнуться с тенью Гоголя, но и тогда не получит от собрата ни одного внятного ответа. Привычным жестом Николай Васильевич отмахнётся от надоедливого поэта, как от мухи:
"Он лжет во всякое время, но более всего тогда, когда ночь сгущенною массою наляжет на него и отделит белые и палевые стены домов, когда весь город обратится в гром и блеск, мириады карет валятся с мостов, форейторы кричат и прыгают на лошадях и когда сам демон зажигает лампы для того только, чтобы показать все не в настоящем виде... Вдруг явится свет, некоторое поле жизни, сказочная Шехерезада, понимаете, эдакая. Вдруг какой-нибудь эдакой, можете представить себе, Невский прешпект, или там, знаете, какая-нибудь Гороховая, черт возьми, или там эдакая какая-нибудь Литейная; там шпиц эдакой какой-нибудь в воздухе; мосты там висят эдаким чертом, можете представить себе, без всякого, то есть, прикосновения, - словом, Семирамида, судырь, да и полно!"
Люди, очарованные видениями, по-разному любят и по-разному ценят этот город. Видят в нём созвучное своей душе - потому что перед всем была музыка. Одни умиляются отблескам потерянного Рая и ловят солнечные зайчики на граните и мраморе Парадиза; другие восхищены несокрушимой мощью Левиафана и холодной мудростью змеи; третьи - чувствуют негромкие слова святого Петра, во всём находя человеколюбие. А кого-то приводит в восторг наследие потомков Каина, выползающих на свет прямиком из Есенинской "Страны негодяев"...
Знающему оку представляется Парадиз висящим в воздухе миражом, фантасмагорией, последним чудом Света, что парит между бездной небесной и бездной земной как щит ангела или чаша гнева. Городом, подобным ангельской печати, что запечатала небо, землю и море до конца времён...