— Чи достанем снидание за работу? — спросил Кодинский у Лиликова.
— Каждому записывается упряжка, — ответил Лиликов, озабоченно поглядывая на возгоревшийся отвал. — Что спасем, то и наше…
Аверкий подошел к Кодинскому.
— Давно я тебе хотел сказать, — промолвил он смущенно, — что дед мой в Польше воевал. Генерала возил на дрожках. Когда вернулся домой, всех мучил всякими словами: не скажет «здравствуй», а «дзинькает»…
— Дзень добри, — напомнил Кодинский.
— Во-во! А спать ложился, кричал бабке: «Добра ночь!..»
— Да, добраноч!
— Во-во! Ты должон знать — добра ночь. Она ему отвечает: «Замолкни, старый, креста на тебе нет». Ха-ха-ха! Думает: про какую он ночь шкабуашит? А мы его: «Чего, дедушка, чего старухе желаешь?» Отвечает: «Вшискего наилепшего». Всё на «ге», на «ге». Потеха! Замучил старуху! Пока и она стала: «Идего квасего хлебатего!» А когда умирал, прошептал что-то, чего никто не мог понять, — «преемподрэ» или «премпод», бог его знает. Поп очень гневался, говорил — с иной верой отошел. А нам чо вера? Человек! Человек умирал!.. Так вот, хочу тебя спросить, чего он мог говорить?
— Як говорил? — спросил Кодинский, терпеливо выслушав Аверкия.
— Преемподр… подрз, словом.
— Поляка дзидек стрилыв? — спросил Кодинский.
— Что ты! Курицу он в жизни не зарубил. Бывало, бабка сунет ему топор в руку, а он ей: «Вшискего наилучшего — поди к соседу Митрюшке, он живодер, ему это в забаву». На дрожках, говорю, генерала возил. А ты — стрелил! Куда ему стрелять? За бабами в молодости, сказывали, стрелял — был очень шкодлив.
— Что есть «шкодлив»? — спросил Янош.
— Кокеттирен по-немецки, — перевел по-своему Кодинский.
— Йа, йа, конниелми… Хорош надьпапа! Де-едушка!..
Аверкий, прищурившись, вглядывался в лица, испытывая удовольствие от своего «иностранного» разговора.
Петров давно их оставил, отойдя в сторону.
— Дед — надьпапа, — учил Янош.
— Давай начинай! — вскричал появившийся во дворе Алимов.
— Обожди чуток, — отмахнулся Аверкий. — Так что, по-твоему, мог сказать мой дед перед кончиной своей?
— Трудно… надо подумать…
— Хорошие слова должен был сказать, — заключил Аверкий, — обязательно хорошие! На вашем языке могут быть хорошие слова?
— Завжди! О, сегда!.. — воскликнул Кодинский.
Аверкий шмыгнул носом, растрогавшись. Взяв лопату, он пошел туда, где собиралась работать его артель. А издали приказал:
— Ты, слышь, обязательно придумай!
Впереди стоял Кузьма Ребро. Одет он был на смену, в шахтерки. Штаны с наколенными накладками пузырились на изгибах, делая его похожим на раздвоенное кривое корневище. Изуродованные долголетней работой руки с корявыми, негнущимися пальцами сжимали короткий держак лопаты. Каждый шахтер знал, что такой лопатой способнее бросать уголь, хотя и тяжелее, чем обычной. Для такой лопаты нужна не только сноровка, но и сила.