— Думаешь, больше заплатят? — ворчал уже здесь Петров.
Аверкий, услышав воркотню, повернул в сторону: ему не хотелось терять удовольствия, испытанного минуту назад, когда удалось хорошо поговорить с «людьми другого языка».
— А ты все хрюкаешь, — сердито ответил Петрову Кузьма.
— Тоже ведь должна быть записана упряжка с оплатой?
— Пойди у Лиликова спроси, как будет с оплатой, — сказал Кузьма.
— Он свою власть кулаком утверждает. Языком шлепает: кончились старые порядки, ослобонились шахтеры от гнета и мордобоя. А сам-то кулачищи держит в полной справности, чтоб, не дай бог, мордобой не зачах на шахте.
— Дюже глубоко в тебя влезла лиликовская оплеуха!
— А чего мне? Вытерся, стерпел и потопал дальше. Чай, не первый раз. Власти новой жалко! Попервах, правду тебе скажу, ходил в Совет, как в церковь, — любопытно было. А ноне мне все ясно стало. Фофу прогнали — сами сели. Фофа бил, а эти норовят ищо посильней. Не может быть России без мордобоя и царя!
— Выпей за здоровье новой власти, она и поправится, — сказал Кузьма, не желая продолжать разговор с Петровым.
Он внимательно оглядел двор. Никогда столько народу не собиралось на работу. Военнопленные, бабы, детишки… «Гляди, прискачет Черенков, прихлопнет всех сразу», — подумал Кузьма.
Появился Фатех. Лицо его заросло черной бородой, глаза смотрели скорбно.
Петрову — как на похмелье рюмка водки. Заорал опять:
— Видишь, обмороженного подняли!
— Не поднял, — тихо возразил Фатех. — Сама я… плохо лежать сама…
— Тьфу вас, чертей иноверных! — выругался Петров.
— Чего тьфукаешь! — строго взяла его за рукав Алена. — Ну-ка, посторонись!
— Тебя тож принесло!
— Меня принесло — тебя отнесет! — оттолкнула его Алена.
— Вдоль путей клади! — хрипло вскричал нашумевшийся за день Алимов. — Два шаг меряй — клади!..
В черной от въевшегося угля шахтерке, подпоясанной веревкой, с запухшими от недосыпания раскосыми глазами, он неутомимо бегал от группы к группе, словно боясь, что его кто-то не послушает и уйдет.
Покрепчавший мороз разогнал облака. Самые стойкие держались на небе белыми полосами, не мешая низкому солнцу. Снег искрился под косыми лучами, словно битое стекло. Лопаты ударили со всех сторон в завалы угля, и мелкая пыль, слегка поднявшись над головами, причернила снежную свежесть. Белое поле становилось серым. Да возле «живой» шахты как-то и непревычно видеть снег белым.
Сутолов, вернувшись из новой разведки в Лесную, зашел в Совет, чтобы повидать Вишнякова. Одет он был во все походное, туго подпоясан ремнем, шагал быстро, размеренно, по-армейски, пробуждая у встречных беспокойные мысли о военной опасности, о том, что не ровен час всем придется бросать шахту и привыкать к строевой службе.