– На них что-то написано.
До этого надписи просто не было видно. У ее автора был очень неразборчивый почерк, но, тем не менее, Энрике быстро перевел латинские слова:
Всю твою жизнь я с тобой проживаю,
Но только раздор меня обнажает.
Мое количество позволит рассудить,
Каким наш мир на самом деле должен быть.
Энрике пододвинулся к часам и начал осторожно водить пальцами по загадочной надписи.
Подняв взгляд, он увидел, как ожили глаза Северина: в них появилась надежда. Все трое сели на пол вокруг часов. Гипнос подтянул колени к груди. Северин сидел, скрестив ноги и руки. Энрике растянулся на полу и, взяв блокнот и ручку, начал переписывать текст загадки. Это была их первая удача за несколько часов, и он чувствовал внезапный прилив сил, словно по его венам разлился солнечный свет.
– Мое количество, – пробормотал Северин. – Это предполагает, что у загадки двойной ответ. Может, «количество» относится к цифрам на циферблате?
– Да, но на часах всего двенадцать цифр, – сказал Гипнос. – Что может быть всегда с тобой, иметь отношение к числу «двенадцать» и появляться только во время раздора?
Так начался самый мучительный час в жизни Энрике. Сначала они обсуждали зубы, но Северин быстро отбросил это предположение. У кого вообще может быть двенадцать зубов?
Втроем они обдумали разные ответы, но ни один из них не подходил. Минуты длились целую вечность. Костяные часы так и лежали на боку. Гипнос поднялся на ноги начал расхаживать кругами, умоляя принести ему вина. Северин ушел в себя, нервно перебирая кисточку на подушке Тристана.
– Дурацкие часы! Может, они и правда сделаны из костей, а может, и нет.
Северин поднял голову.
– Что ты сказал?
– Я сказал, что эти часы, возможно, сделаны не из костей.
– Кости.
– Это может быть ответом на загадку? – спросил Энрике.
– Всю твою жизнь я с тобой проживаю, – прочитал Гипнос. – Сходится. Хотя я считаю, что некоторые люди рождаются бесхребетными. А дальше: но только раздор меня обнажает. Что это значит?
Энрике молчал. Сперва эта часть загадки тоже сбила его с толку, но кости действительно обнажались во время борьбы. Он убедился в этом еще на Филиппинах. Тогда отец брал его с собой в провинции Капис и Кавите, чтобы проверить свои рисовые поля. Вдоль дороги тянулись выбеленные церкви и небольшие дома, которые выглядели так, словно их могло в любую минуту сдуть порывом ветра. На обочинах сидели нищие попрошайки, и, вне зависимости от возраста, у всех были тусклые, пустые глаза. Тяжелая жизнь уничтожила в них все мечты и надежды. Там он видел детей с выпирающими ребрами. Острые локти, покрытые грязью. Тревожно большие глаза на изнуренных голодом лицах.