— Если бы я замыслил убить его величество, я сделал бы это как рыцарь, собственным мечом, а не как крыса из подворотни. Вы ошиблись в своих подозрениях, милорд Дойл, — имя его выплюнул, как будто оно было ядовитым.
От уверток и лжи начинала болеть голова, язык пересыхал от повторения одного и того же, раз за разом, с одинаковым спокойствием и одинаковой невозмутимостью. Нельзя было показать злобы, нельзя было обнаружить усталости. Все двенадцать повторяли как один: они невиновны.
Из северной башни Дойл спустился, когда обеденное время давно прошло. Рик ждал его у ступеней и, увидев, почтительно поклонился.
— Я хочу допросить Трэнта после обеда. Без серьезного вреда, но так, чтобы испугать.
— Милорд хочет проверить свои сведения? — тихо уточнил Рикон.
— Не совсем. Я хочу его напугать и посадить перед Ойстером, а потом послушать, что они друг другу наговорят. А заодно… — он задумался, формулируя мысль, — шепну Ойстеру, что его непременно четвертуют на площади, что король уже подписал приговор.
— Разрешит ли милорд дать ему совет?
Дойл согласно кивнул, и отец Рикон заметил:
— Сообщите милорду Ойстеру, что перед казнью он будет оскоплен на площади, ибо покушался он на род королевский, а потому лишен будет даже после смерти продолжать род собственный. А также напомните, что Всевышний почитает скопцов не мужчинами, но женщинами, и воздает им кары и награды сообразно их полу.
Дойл невольно дернул углом рта — о том, как падок был милорд Ойстер на женский пол знала, наверное, вся столица.
— Хороший совет, отец Рикон. Отобедаешь со мной?
Из-под капюшона блеснул острый взгляд.
— Я был бы рад этой чести, милорд, но в благодарность за избавление его величества от беды я вознамерился держать пост пятнадцать дней, как заповедует нам поступать Всевышний.
Дойл прислушался к себе и понял, что даже из благодарности не готов продержаться на воде и черством хлебе пятнадцать положенных дней.
— Помолитесь и за меня, отец Рикон, — почтительно попросил Дойл, но от благословения знаменем Чистого Солнца уклонился. Как бы далек от церкви он ни был, из всех святейших отцов Рикон был бы последним, к кому он пошел бы за благословением. И Рик это отлично знал.
— Однако я почту за радость составить вам компанию.
Пока Дойл ел, Рик не произнес ни слова, только велел Джилу удалиться и прислуживал сам. А когда Дойл, насытившись, отодвинул тарелку и вытер руки, заметил:
— Я также благодарю Всевышнего за то, что он сохранил вашу жизнь.
Дойл кивнул и сказал, отвечая на собственные мысли:
— Впереди тяжелые дни.
Рикон согласно поклонился и, сверкнув черными глазами из-под капюшона и удалился.