«Это жизнь?»
Кто-то обнял его сзади за плечи – Уилки.
– Новость, – сказал. – Большевики догадались наконец.
– О чем ты, Уилки?
– Они стали брать в Красную Армию кадровых царских офицеров. Это очень разумное решение Ленина: ведь Россия имела отличные штабные кадры и массу боевых офицеров, которые сидят без дела.
– И в эту Красную Армию они идут? – спросил Вальронд.
– Охотно… Что скажешь, Юджин?
«Я бы тоже – охотно… Что ты скажешь, Уилки?»
Но мичман только подумал так, а сказал-то совсем другое:
– Как-то, знаешь, не верится, чтобы большевики решились…
И многое потом обдумывал в одиночку.
* * *
Неожиданно заявился печник дядя Вася, которого считали на дороге уже безвестно пропавшим.
– Где тебя носило, дядя Вася?
Печник задрал пальцами верхнюю губу:
– Во! Кусать нечем стало…
– Закрой дверь, – велел Небольсин и спросил: – Чека?
– Не велено сказывать, Аркадий Константинович. Расписку дал, что претензий не имею… А только моя претензия при мне: я этого палача Хасмадуллина живьем из Мурманска не выпущу.
– За что тебя так? – спросил Небольсин.
– А за что всех? – ответил печник. – Вестимо, за правду. Ныне правда по краешку стола ходить стала… крошками кормится!
– Ты… большевик? Мне можешь сказать.
Дядя Вася перекрестился, за неимением иконы, на график движения поездов.
– Я так скажу вам, Аркадий Константинович: были у меня зубы – не был большевиком, выбили мне зубы в «тридцатке» – стану большевиком. Назло Эллену и Хасмадуллину – стану, вот видит бог! Мне бы только из этого Засранска выбраться, я… я…
Старый печник заплакал. Небольсин выдернул из кармана фляжку с коньяком, протянул ее печнику:
– Сколько душа примет… пей, рязанский. С горя иногда помогает. И прошу, не болтай о своих обидах. А то и ватки не прожуешь… Там, на сорок пятом разъезде, пьяные солдаты все печки разворотили… Поедешь чинить?
– Поеду, – сказал старик. – Хотя и зло на всех берет, а все так думаю, печка не виновата. Опять же людям без печки, особливо в этом поганом месте, никак не прожить. Исправлю!..
В середине дня пришел порожняк. Машинист Песошников загнал состав в тупик и заглянул к Небольсину в контору. Поздоровавшись, сунул инженеру записочку:
– С юга вам кланяться велели. – И вышел.
Знакомый почерк Пети Ронека: «К тебе придет человек. С просьбой – очень важной. Доверься ему. Твой П. Р.». Время становилось опасным, и Небольсин тут же порвал записку. Однако никакой человек к нему не пришел. День, два… Небольсин терпеливо ждал.
Наконец явился Тим Харченко собственной персоной. Оглядел обстановку вагона и заговорил:
– Это как понимать? Честная женщина рабоче-крестьянского происхождения. Носки стирала, опять же и… Другое она тоже для вас делала! Некрасиво получается. Могу кликнуть – она под самым вашим колесом сидит. Убивается. Плачет.