Необходимо понять, насколько глубоко образы иудейской религии повлияли на изображенное Иоанном распятие и воскресение. Лишь в Евангелии от Иоанна смерть на кресте ускоряют, перебивая голени другим распятым (Ин. 19:32). Нам говорят, что Иисус был избавлен от этого мучительного опыта, потому что к тому моменту уже умер. Это означало, что знакомый евреям образ агнца Божия, приносимый в жертву в день искупления, Йом-Киппур, теперь можно было отождествить с Иисусом. И тот и другой инициировали спасение. Считалось, что кровь жертвенного агнца, которой омывали золотую крышку Ковчега Завета в «святая святых» храма, искупает людские грехи и тем позволяет людям стать едиными с Богом. Иисус также был принесен в жертву, и Его кровь искупила грехи людей и сделала их приемлемыми для Бога. Так была преображена смерть Иисуса, став не бессмысленной трагедией, а необходимой ценой ради осуществления плана спасения, который мог исполнить лишь Бог. На Йом-Киппур в жертву приносили здорового молодого агнца (эта культура была патриархальной), без единой сломанной кости, и потому Иисуса изобразили молодым мужчиной, физически целым, без перебитых костей. Иоанн описал, как воин без всякой причины бьет копьем по мертвому телу Иисуса, чтобы отождествить Его с пастырем Израиля из Второй книги пророка Захарии[68], которому дали тридцать сребреников, пронзили, как Иисуса, и скорбели о нем, как о первенце. Преступниками в этой книге назывались те, кто покупал и продавал животных в храме. Для Иоанна спасение достигнуто после смерти Иисуса, когда солнце садится на западе, возвещая наступление шаббата. Затем Иоанн помещает Иисуса в гроб для отдыха в шаббат, – для того лишь, чтобы он явился на рассвете в первый день недели, когда шаббат закончился, и новое сотворение началось. По сути дела, у Иоанна Иисус символически проживает ту же жизнь, что и Бог в ходе сотворения.
Меня никогда не привлекало традиционное толкование Евангелия от Иоанна, поскольку оно подразумевало наличие внешнего сверхъестественного вмешивающегося божества, Бога, который сошел с небес, чтобы принести спасение падшему людскому роду. По-моему, верить в боговоплощение в постдарвиновском мире – дикость. Это значит делать вид, как было до времен Дарвина, будто некогда совершенное творение впало в состояние греха и это, в свою очередь, потребовало спасения, которое мог совершить лишь Бог, находящийся за пределами мира. Другими словами, подобное мышление превращает действия Иисуса в божественную спасательную операцию.
В отличие от этого, постдарвиновское мышление предполагает, что человеческая жизнь никогда не была идеальной, следовательно, грехопадения не происходило и спасения не требовалось. Для Дарвина человеческая жизнь находилась в процессе