Вправду ли воскресший Иисус чудесным образом возник из воздуха перед двумя путниками, идущими из Иерусалима в Эммаус, а затем столь же чудесно исчез, узнанный ими в таинстве преломления хлеба? (Лк. 24:13 и далее). На самом ли деле воскресший Иисус прошел сквозь запертые двери и решетчатые окна к ученикам, в горницу на верхнем этаже, во время вечерней трапезы в первый день недели после распятия? (Ин. 20:19 и далее). Если люди действительно верили в то, что Иисус способен на такое, почему же тогда представлял проблему камень, закрывший гробницу, и понадобилось вмешательство ангела, чтобы его отвалить? Какие одежды были на воскресшем Иисусе? Читайте Евангелия, воспринимая их буквально, и вы узнаете, что воины поделили между собой Его единственную одежду (Мк. 15:24, Мф. 27:35 и Лк. 23:34), когда распяли Его, а в рассказе о воскресении Христовом говорится, что «пелены», погребальные одежды, в которых покойного положили в гроб, остались там (Ин. 20:6–7). Значит, женщины на рассвете в первый день Пасхи увидели обнаженного Иисуса? Безусловно, это придает новый оттенок смысла словам Иисуса, обращенным к Марии Магдалине и запечатленным лишь в четвертом Евангелии: «Не прикасайся ко Мне, ибо Я еще не восшел к Отцу Моему» (Ин. 20:17). И, наконец, действительно ли Иисус проигнорировал гравитацию, вернувшись к Богу, пребывающему над небесами трехъярусной вселенной? (Деян. 1:9).
В повествованиях, полных нелогичных подробностей такого рода, мы читаем о том, как Иисус в буквальном и физическом смысле вышел из гроба через три дня после распятия, с язвами от гвоздей на руках и ногах. Не намек ли это, оставленный нам евангелистами? Не пытались ли они показать, что в нашем скудном языке нет слов, способных передать их послание, и потому им приходится выводить этот язык за рамки правил? Несомненно, они прекрасно понимали, что используют слова и образы в попытке описать ограниченным повседневным человеческим языком – ведь другого у них не было – внутренний, сугубо реальный, преображающий опыт, психический, мистический, навсегда изменивший человеческое сознание и тем самым – историю человечества в целом. Стоит ли нам тратить время и выискивать доказательства буквальности этих деталей воскресения, чтобы, во-первых, убедить себя, что все они – чистая правда, а во-вторых, убедить в этом других и тем продержать историю, на которую мы веками возлагали наши надежды на жизнь после смерти, в жизни еще одного поколения? Разве не пора даже тем из нас, кто состоит в религиозных общинах, начать искать в этих словах истину иного рода? Можно ли вообще преодолеть нашу боязнь смерти, устраивая эти буквалистские «шаманские танцы», отгораживаясь от реальности и живя фантазиями и самообманом? Могу поспорить по каждой из упомянутых выше евангельских историй: они никогда не создавались в виде буквальных описаний реальных событий и не являются такими описаниями, а попытки воспринять их таким образом влекут их систематическое и всестороннее искажение. Я готов утверждать, что этот религиозный язык никогда не предполагался для такого прочтения, но именно так его читает большинство людей.