И думал: парки час настанет».
Мирон и впрямь выглядел не столько потрясенным, сколько больным.
Филипп Яковлевич племянника не одобрял. Да, все они горюют о кончине Евгении и переживают о Валентине. Но нельзя же распускаться до такой степени, тем более молодому и здоровому человеку!
Завершив чинно трапезу, вытерев губы салфеткой и отложив ее в сторону, полковник проговорил:
– Вы, наверное, думаете, что старик выжил из ума. Пригласил вас в кафе с просьбой выслушать его, а сам молчит как истукан. – Он извиняюще улыбнулся Мирославе.
– Ничего подобного я не думала, – так же вежливо улыбнулась она в ответ.
– Я хотел поговорить с вами о Вале, Валентине Гавриловиче, – поправился он.
Мирослава молча слушала.
– Я очень привязан к своему двоюродному брату, – продолжил после паузы полковник, – у меня никого нет роднее. Мы были с ним близки с раннего детства, в юности были лучшими друзьями. Все лето мы проводили вместе у бабушки, да и учились в одной школе.
Но потом я поступил в училище и стал офицером. Честно служил своей родине, не помышляя об ином поприще. А Валя окончил экономический факультет, работал в машиностроении. А потом, когда страна рухнула, быстро сориентировался и пошел в бизнес.
Бельтюков замолчал и задумался.
Затем продолжил:
– Брат быстро разбогател, и я понимал, что честно за столь короткий срок это сделать никто не может.
Он тяжело вздохнул.
– Но Валя разбогател. А я его любил, всегда любил, – подчеркнул он.
Мирослава кивнула, понимая терзавшие его противоречия.
– Отношение к брату у меня двойственное, – сказал полковник и попросил: – Попробуйте меня понять: я всю жизнь честно служил родине. А потом услышал, что не надо было клювом щелкать.
– От брата?
Филипп Яковлевич Бельтюков отрицательно покачал головой и продолжил:
– Но, с другой стороны, я очень любил его, и это мое чувство, несмотря на произошедшие с нами изменения, ни в коей мере не уменьшилось.
– Почему вы согласились жить у брата?
– Потому что на старости лет я оказался очень одиноким человеком. Вся моя семья погибла в авиакатастрофе двенадцать лет назад. Я не нашел в себе сил начать вить заново семейное гнездо, и после отставки мне негде было приклонить голову. Поэтому, не скрою, когда брат пригласил меня к себе, я сразу же ухватился за его предложение. У меня появилась возможность снова оказаться в семье, которая не была мне чужой. Вы понимаете меня? – Он посмотрел ей в глаза.
– Да, я понимаю вас, полковник, – ответила она, не отводя глаз.
Он как-то успокоенно кивнул, и Мирослава поняла, что ему стало легче.
– Филипп Яковлевич, – заговорила она, – психотерапевт из меня, конечно, никудышный, но вот детектив я неплохой.