А когда однажды услышала, как дочь рыдает в подушку, достала из шкафа книгу, открыла ее и придвинула ее Инне.
Это была сказка Андерсена «Гадкий утенок».
Поступок матери тогда возмутил Инну до глубины души, она кинула книгу на пол и закричала:
– Мама, я уже не ребенок! И не верю в сказки!
– Ну и напрасно, – спокойно сказала мать, подняла книгу и ушла.
А Инна плакала до тех пор, пока не осипла.
В результате мать оказалась права, и со временем Инна превратилась в хорошенькую девушку, на которую обращали внимание многие мужчины.
Но на мать она дулась еще долго, да и потом не могла простить ей, что та не нашла ласковых, утешающих слов, когда дочь так нуждалась в них.
Мирон тем летом, увидев похорошевшую Инну, удивленно присвистнул:
– А ты расцвела, мать!
Девушка покраснела от смущения и даже не обиделась на обращение, которое ей не понравилось.
Сам Мирон, как потом заметила Инна, был мрачен и большую часть дня метался по участку, как лев в клетке.
Девушка не догадывалась о том, что парень скучает по Евгении.
Инна старалась как можно чаще попадаться Мирону на глаза, при первой же возможности садилась поближе к нему, старалась предугадать и предупредить его желания.
Сначала он не замечал ее попыток привлечь его внимание, а потом все же догадался, в чем дело.
И, когда они остались наедине, долго рассматривал ее, а потом задумчиво произнес:
– Тебе никто не говорил, что ты похожа на Женьку?
Инна покачала головой. Ей действительно никто об этом не говорил. Да ей и не хотелось быть похожей на дочку миллиардера.
Но, следуя наитию, она не стала переубеждать Мирона, когда он взял ее лицо в руки и жарко зашептал:
– Да, да, ты очень на нее похожа! – И он ее поцеловал.
У Инны закружилась голова. Но тут рядом послышались чьи-то шаги, и Мирон быстро отпустил девушку.
В комнату вошла мать Инны. Она с подозрением посмотрела на дочь, которая раскраснелась и хватала ртом воздух, как рыба, вытащенная из воды.
– Инна, что с тобой? – спросила Нерадько. – У тебя нет температуры?
– Нет, мама, – с трудом проговорила девушка, облизывая пересохшие губы.
– Серафима Оскаровна, – насмешливо проговорил Мирон, – на улице почти сорокаградусная жара, а вы задаете дочери такие странные вопросы, – и вышел в сад.
Серафима Оскаровна стала говорить что-то про кондиционеры, установленные в доме, но Мирон ее уже не слышал, а Инне было не до них.
Она пробормотала что-то невнятное и поспешила в свою комнату.
Нерадько недоуменно посмотрела вслед дочери, пожала плечами и принялась за дела, которых у домоправительницы огромного дома всегда непочатый край.