— С кем это ты разговариваешь? — спрашивает Поль.
— С тобой, — говорит Эльза, не отрывая взгляда от Ист-Ривер. — Нам нужно все спланировать, мы и без того затянули, и, если все эти люди объявятся, в доме будет не повернуться. Гарвен говорит, я от этого разболеюсь.
— Что там происходит? — спрашивает Поль и смело подходит посмотреть из окна поверх ее плеча.
— Не ори, — говорит она.
— Я не орал, — возражает он, понижая голос, который невольно повысил пару секунд назад, когда набрался смелости подойти к ее наблюдательному пункту в оконной нише. — Сегодня туманный вечер, — говорит он.
— Неужели? — говорит она, будто сама не видит облако теплого тумана, с утра окутывающее Нью-Йорк.
Он подается назад, отходит в сторону и останавливается подальше от окна между двумя диванчиками.
— Откуда звонил Джон? — спрашивает он.
— По-моему, из какого-то колледжа. Звонил перед самым ленчем.
— Кстати, а кто он такой, этот Джон? Как его фамилия? И вся эта молодежь — кто они?
— Я не спрашивала, — говорит она. — Они могут быть кем угодно.
— Напрасно я снял этот дом, — говорит Поль.
— Если ты хочешь упечь меня в больницу, чтобы под этим предлогом их завернуть, так этот номер не пройдет, — говорит она.
— При чем тут больница? Эльза, я тебя умоляю. У тебя один из плохих дней?
Она склоняет голову на плечо, распахивает глаза и кокетливо смотрит в окно. — Да, — говорит она, — но только ты вошел, мне стало лучше. Прошло совсем мало времени, а мне уже лучше. Как насчет выпить?
Поль говорит сыну: — Пьер, твоя мать переживает, не много ли мы пригласили людей погостить этим летом.
— Отмените приглашения, — говорит Пьер. — Для меня все эти люди вообще не существуют.
— Но она из-за них переживает: у нее случаются приступы тревоги. Правда, все проходит, стоит ей со мной поговорить. Ей необходимо мое присутствие.
— Ну, когда в доме гости, все переживают. Все женщины, вообще все. Я тоже переживаю.
— Почему она не переживает из-за меня? Мне грозит опасность, — говорит Поль.
— Послушай, — сердито говорит Пьер, — обратись к Гарвену. Эти переживания не по моей части.
— Господи, это же нормальный, обоснованный страх. С какой стати мне обращаться к Гарвену? — говорит Поль. Он думает как человек, питающий надежду утихомирить бурю: «давайте-ка сменим тему». — Послушай, — произносит его голос… Летом 1944 года, говорит он сыну, жизнь была ярче сегодняшней. Все в ней было определеннее. Дневные часы длились дольше. Жизнь была волнующей и опасной. Шла война.
Пьер смотрит на картину на противоположной стене и задается вопросом, окупает ли себя содержание, какое выделяет ему мать на том условии, что он будет поддерживать с отцом хорошие отношения.