— А что у нас есть сейчас?
— Я люблю тебя, Джаред. И никогда не переставала любить. — Она расправила плечи и вздернула подбородок. — Я совершила ошибку. Большую ошибку. Но я все еще надеюсь, что ты сможешь меня простить.
— И твоего отца? Его я тоже должен простить?
— Я тогда уехала не потому, что он меня заставил. Во всяком случае, не только потому.
Бледный лунный свет падал на лицо Джареда, на его злобно сжатый рот.
— Когда отец узнал, что я беременна, — начала Эва, а ее сердце было готово выпрыгнуть, — он требовал, чтобы я уехала в Нью-Йорк. Но я отказывалась. Отказывалась до тех пор, пока…
— Пока?…
— Пока он не стал угрожать мне, что выгонит тебя и Муну на улицу. — Эва глубоко вздохнула. То, что она скажет дальше, может легко стать концом их отношений. — Может быть, я недостаточно верила в тебя. Не знаю. Но одно для меня бесспорно. Я хотела защитить людей, которых я любила. Муну, Лили и тебя.
Все. Наконец она все это выговорила. Между ними больше нет лжи. Она терпеливо смотрела на Джареда.
— Значит, ты считала, — заговорил он, по-прежнему жесткий и неумолимый, — что я не в состоянии обеспечить тебя и нашего ребенка?
— Джаред, ты тогда только-только начинал делать карьеру. Я не хотела мешать тебе. Не хотела быть обузой.
— Наш ребенок — обуза?
— Нет! Но пожалуйста, постарайся понять, в каком состоянии я была. Я очень любила тебя.
— Кажется, ты говорила, что собрала вещи и готова ехать?
Эва замерла. Самый любимый человек на свете смотрел сейчас на нее с холодной ненавистью. Она справилась с подступившим удушьем:
— Да.
— Тогда иди.
Она встала, завернулась в покрывало.
— Джаред, никто не может изменить прошлое. Ни я, ни мой отец, ни ты.
— Черт побери, сколько мудрости. Может, ты и спать согласилась со мной, чтобы сохранить ранчо своего отца?
Эва вздрогнула, как если бы ее ударили по лицу.
— Я сейчас уйду, — сказала она, трясущимися руками собирая одежду. — Лили всегда будет твоим ребенком и частью твоей жизни. Я — нет. — И на ватных ногах вышла из комнаты.
За окном сделалось гораздо светлее, но у Джареда была слишком тяжелая голова, чтобы это заметить.
После того как Эва ушла, он долго сидел в своем кабинете, но не за письменным столом, а на диване возле бара. Конечно, накачать себя виски — дело нехитрое, но, во всяком случае, это дало ему несколько часов полного забытья. Славного бездумного состояния, где не было никакой Эвы, никаких незабываемых ночей, никакого стыда за собственное поведение, свою неспособность прощать и где не существовало этого идиотского вопроса, которым он ее прогнал.