Голова болит, так как не болела никогда, а в ушах тонкий звон — иголки в ушах, пытка. Словно кто-то тончайшим сверлом, сверлил ему мозг через уши, сразу через оба. От этого звона невыносимо тошнит. Так не тошнило никогда его. И звон этот ещё и пульсирует. Звон и тошнота. Звон и тошнота. И больше ничего. А потом темнота и тишина.
Ему охота вздохнуть, может глоток воздуха избавит от тошноты. Но вздохнуть невозможно, носоглотку словно химикатами выжигает, нос забит пылью, а горло пылью и сухим как наждак песком. Глаза тоже не открыть, всё те же пыль и песок. Всё что он смог сделать, так это перевернуться на живот, и тогда он начал кашлять. Он ещё не мог вздохнуть, но сознание уже возвращалось к нему. И пришло оно с песком и пылью в лёгких. С выворачивающим наизнанку кашлем. С тошнотой и звенящим сверлом в голове. И пришло оно с мерзким словом «контузия».
Звон в ушах такой же, как при контузии, и мутит. Хорошо, Господи, как хорошо, что нет ветра и можно сидеть без маски. Если б ещё не эта чёртова жара. Саблин сразу «закидывает» себе в КХЗ четыре «кубика» хладогена. Это чуть помогает. Аким протягивает руку, Юра бледный весь, но понимает. Предаёт ему бутылку с водой. Вода как обычно, едва не горячая. Ничуть не освежила.
— Пять и семь, на запад с понижением, — говорит в коммутатор Червоненко.
Тут раздаётся крик с последней лодки:
— Стойте! Глушите моторы!
В замыкающей лодке во весь рост стоит Татаринов Ефим и машет рукой.
Лодки и так идут на самом малом ходу, но теперь они останавливаются.
— Дальше нельзя, — орёт Ефим, тараща глаза.
«Зачем так орать-то? — с непонятным раздражением думает Саблин. Он морищится. — Орёт на всё болото, дурак».
Едва заметное течение продолжает нести их к большому омуту.
— Якоря, киньте якоря! Остановитесь! — не унимался Татаринов.
С лодки урядника полетел в воду якорь, Саблин почти ткнулся в его лодку и тоже сбросил якорь. Якорь сбросили с лодки, в которой сидели Фёдор Верёвка и Иван Бережко. Все повернулись к Татаринову, ждут, что он скажет. А его лодка подплыла, стала борт о борт с лодкой Саблина. Все лодки сбились в кучу, а так нельзя. Не правильно так.
Татаринов выглядел странно, словно болен, ни капюшона, ни очков, ни маски, глаза шальные, он оглядывает всех и говорит:
— Вы что, не слышите?
— Чего? — спрашивает урядник.
— Рой, — говорит Татаринов и осматривается. — Не слышите? Гудят!
Вот уж не подумал бы Саблин, что так гудит рой. Да, гудит что-то, но точно не рой. Может… трансформатор…
Но урядник встаёт в лодке оглядывается, все остальные тоже смотрят по сторонам. Прислушиваются. Казаки респираторы, очки сняли. Лица у всех серые, серьёзные. И уставшие, а ведь утро ещё.