— Глаза болели, словно давят на них сверху.
— Боль пульсирующая?
— Да.
— Тошнота?
Саблин показал жестом: ну, была малость.
— Нам говорили, что вы не очень-то разговорчивый, — произнёс штатский с неудовольствием.
«Уж простите, что не балагур» — подумал Саблин и ничего не ответил.
— Раздражение было у вас? Кто-то из сослуживцев вас раздражал? — продолжал капитан медицинской службы.
Раздражение. Нет, не раздражение. Саблин с тяжестью в сердце и с чёрным стыдом вспомнил, как стрелял в спину снайпера Фёдора Верёвки. На всю наверное жизнь он это запомнил. Аким первой пулей в него попал, он видел это, но стрелял и стрелял ещё три раза, каждый раз попадая. И не чувствовал он тогда ничего, кроме удовлетворения. Разве ж это раздражение. А радиста Анисима Шинкоренко как убивал? Вспоминать не хочется. Он аж зажмурился, да нешто это поможет. А баба чёртова в лицо заглядывает, ждёт рассказа. Он в него четыре пули выпустил, а радисту и перовой хватило. Она в сердце попала. Аким, кажется, даже злорадное удовлетворение получал. Какое же это раздражение? Нет, не раздражение это было. Это была злоба. Злоба тогда его ела поедом.
— Злоба, — чуть осипшим голосом говорит Саблин. — Лютая злоба. Гудит в голове, сначала терпимо, а потом всё тяжелее от этого становиться. Так тяжко, что дышать тяжко. И начинает злость разбирать.
— Дальше, — почти командует медик.
— Под конец, когда все уже мертвы были, я сам застрелиться хотел, лишь бы голова не разрывалась.
— Дальше говорите, — спокойно настаивает капитан.
— Думал, если не застрелюсь, то мне глаза раздавит.
— Почему не застрелились?
— Не хотел…
— Умирать? — едва не с усмешкой спрашивает капитан.
— Не хотел сдаваться. Понять не мог, что происходит, но вот сдаться не мог. Пистолет разрядил в землю. И ждал, что будет дальше.
Мужчины молча слушали, а женщина что-то быстро чиркала на своём планшете, кажется, каждое слово за ним записывала.
— Как вы убили это существо? — спросила Панова, отрываясь от бумаги.
— Ножом, — говорит Аким, но тут же исправляется, — вибротесаком её достал в брюхо.
— Патроны кончились? — спросил штатский.
— Нет, ещё немного оставалось, но я понял, что её так не убить. Я неплохо стреляю, но в неё попасть не мог.
— Она так быстра? — Панова всё записывала.
— Да нет… Не то, что бы быстра. Просто не попадал.
— Почему? — не отстаёт женщина. — Говорят, что вы хороший рыбак и охотник. Руки дрожали?
— Прицелиться в неё не получалось.
— Но почему?
— Всё в глазах плыло, марево перед глазами, жара.
— Каждое слово из вас тянуть приходиться, дальше рассказываете, — настаивает штатский. — Объясните.