– Ты что, не занималась? – спросила Сильвия, пока я делала вялые попытки сыграть «К Элизе».
Она сидела рядом со мной на блестящей черной скамеечке, поставив узкие босые ступни на пол около латунных медалей. На Сильвии было белое льняное платье, на шее висела нитка крупных деревянных бус. Мне нравилось, как она выглядит. Помимо музыки, Сильвия еще преподавала йогу.
– Немножко занималась, – возразила я.
Так всегда начинались мои уроки. Возможно, если бы я знала, что сидеть на этой скамейке мне осталось всего пару раз, то проявила бы больше усердия.
– Как ты собираешься достичь мастерства, если совсем не работаешь?
Один из зябликов пискнул из своего угла. Вообще, они чаще кричали, чем пели, а их чириканье напоминало поскрипывание ржавых петель.
Поначалу правительство с неохотой связывало птичий мор с замедлением. Они считали, что общая природа этих двух феноменов неочевидна. Эксперты склонялись к тому, что причиной был уже знакомый птичий грипп, всемирная пандемия. Но тесты дали отрицательные результаты по всем известным показателям.
Мы, простые люди, не нуждались ни в каких доказательствах. Мы не верили в поддельные взаимосвязи и отрицали случайности. Мы чувствовали, что птицы умирают от замедления, но никто не знал причин ни того ни другого.
– Сейчас надо заниматься больше, чем когда-либо, – сказала Сильвия, мягко выпрямляя рукой мою спину. Я на уроке всегда сутулилась. – Искусство процветает в смутные времена.
Я не очень любила фортепьяно, но мне ужасно нравились и сама Сильвия, и ее дом. Снаружи он выглядел так же, как наш, но внутри я будто попадала в другой мир: вместо ковров – полы из твердой древесины, в каждом углу – пышные лиственные растения. Сильвия не доверяла химии и кондиционерам. В ее доме царил запах чая, птичьего корма и ладана.
– Я сыграю еще раз, – сказала она. – Закрой глаза и постарайся запомнить, как это должно звучать.
Она задала ритм метроному, и его удары потекли мерным потоком. Мне никак не удавалось подстроиться под этот чистый ровный перестук.
Сильвия начала играть.
Я старалась слушать, но не могла сосредоточиться. Меня беспокоили зяблики. Они вели себя тише обычного и казались какими-то осунувшимися. Сильвия назвала их музыкальными терминами. Первый, Форте, раскачивался на жердочке, неуверенно держась за нее мозолистыми желтыми лапками. Второй, малыш Адажио, бродил по газете на полу клетки.
Пессимисты считали череду птичьих смертей еще одним предвестием Судного дня. Утром я видела по телевизору грузного евангелиста, который рассуждал на эту тему. По его мнению, мор был Господней карой, которая рано или поздно перекинется на людей.