– Нам еще индустриализацию проводить, – напомнил Манцев.
– Так ведь проводим, разве нет? Я в Питере видел…
– Что ты там видел! – Махнул длинной кистью Манцев. – Я здесь, в ВСНХ, много больше вижу и, поверь, до сих пор не знаю, кто прав, а кто – нет. Не складывается пока мозаика.
– Хорошо, – Кравцов достал трубку. – Не возражаешь?
– Дыми!
– Троцкий… – Макс задержал руку над развязанным кисетом и поднял взгляд на Манцева. – Ему весь этот капитализм самому – нож острый, и не ему одному! Мне, думаешь, нравится? А выбор? Начнем приказами экономику строить, так при нашем уровне образования, дисциплины и связанности территории только тюрьму построить можно. А я в коммуне еще пожить хочу!
– В коммуне! Ишь ты! – усмехнулся Манцев. – Вот этим ты меня и купил, товарищ Максим.
– Чем это? – нахмурился Кравцов.
– Коммуной своей, – усмешка превратилась в улыбку вполне добродушного свойства. – В девятнадцатом на тебя целое дело завели. Не знал? Ну, так знай. Писали. Писателей у тебя в дивизии, да и реввоенсовете армии много оказалось. Строчили доносы только так. А ты, между прочим, бывший эсер, из офицеров, буржуазного происхождения. С комиссаром опять же полаялся, Подвойского обматерил, чекистам маузером угрожал…
– Было дело, – Кравцов и это, и другие дела помнил, что называется, «в лицах» и прекрасно понимал, что любое из них могло закончиться для него плохо, хотя у кого тогда не случалось ничего подобного? Только у ленивых и ущербных духом! Все не без греха, но в то же время многое зависит от ситуации и, черт знает, от чего еще. На самом деле, как удача повернется, так и будет. Захочет – пронесет, не захочет – получишь так, что мало не покажется. Думенко и Миронова не за большие преступления расстреляли, а Котовский за троих накуролесил, а все равно – замнаркома. Судьба.
– Ну вот, а один порядочный человек, приставленный к тебе Особым отделом фронта…
– Это кто же? – нахмурился Кравцов, припоминая в лицах свое тогдашнее окружение.
– Оставим благодетеля безымянным. – Манцев недаром столько лет прослужил в ЧК, знал правила, хоть и не делал из них догмы. – Он главное сказал. Донес, что ты часто говоришь о коммуне, и не на митинге или там на партячейке. А ночью у костра, за стаканом самогона…
«Резник, значит… Ну-ну…»
– …И вот прочел я тот рапорт, Макс, и дело твое прикрыл. Очень мне эта черта в тебе понравилась. Мне, понимаешь ли, революционная романтика тоже не чужда, даже при том, каким делом приходится заниматься. А может быть, именно поэтому… Но мы не закончили. По поводу связности территории, дураков и дорог хотелось бы заметить, что и капитализм у нас дурной выходит. Впрочем, он и везде-то не сахар, ты же знаешь! А в период первоначального накопления и вовсе от жадности с ума сходит и готов на любую подлость. Про триста процентов помнишь?