— До войны еще, была у меня подружка, Октябрина, в одном дворе росли. Так мать у нее, истинно советского воспитания, категорически предостерегала нас, шестнадцатилетних, чтоб не общались с некоей особой из соседнего подъезда, потому что "она легкомысленная — в шляпке". Мы летом в соломенных бегали или в панамках, но это было "не в счет", а у нее фетровая, на осень и зиму, считалась "буржуазным излишеством". И сейчас в психологии что-то еще осталось — если не у самих режиссеров, так у публики, которой эти мастера стараются угодить. Оттого, сорванная ветром шляпка — это понятный всем символ столкновения изнеженной городской барышни с грубой реальностью, превратившийся в киноштамп.
Верно — вот только вспоминаю, что началось это в кино как раз тогда, когда советские женщины все чаще стали выглядеть как Аня Лазарева, а не как "товарищ Брекс" (тоже персонаж, знакомый нам по Киеву). Самым первым помню "Поездку к морю", как молодая пара на собственной "победе" на юг едет (сорок девятый год, когда в Москве только что бензин стал в свободной продаже), и сцена на шоссе с пробитым колесом, как жена мужу помочь пытается неумело, и сначала шляпу упускает, затем колесо под уклон, бежит ловить, под смех проезжающих, и колхозный шофер Вася, свою полуторку остановив, помогает героям колесо заменить. А последним, всего три месяца назад я смотрела "Рай в шалаше", где героиня после института не хочет с дипломом медика по распределению ехать, и срочно выходит замуж за того, про кого говорят, его в Москве оставят — а он, комсомолец-энтузиаст, сам просит направить его на целину, и дальше "развод немедленно! — а я не дам вам развода!"; в финале молодая жена все-таки перевоспитывается и уже ему отвечает на слова "теперь мы можем развестись" — "а я не дам тебе развода", объяснение после того, как героиня отправилась в соседнюю бригаду к больному по вызову пешком ("машина сломалась"), с докторским саквояжем в руке, и в туфельках, крепдешиновом платье и соломенной шляпке (разве медработницы в таком виде на целине ходили?), а возвращаясь так же ("ничего, добегу, тут пара километров всего") попала в пыльную бурю; тут муж, узнав о том по телефону, на "козлике" мчится по полю героиню искать, и когда находит, те самые слова и конец фильма, на фоне хлебных полей и бушующей стихии. Ну а мне нечто похожее — на этой съемочной площадке пришлось испытать!
Ох и измучил нас синьор Бава, в этом коротком эпизоде, где Зоя-Софи пытается меня удержать — снимая наши лица и вместе и по отдельности, крупным планом, на фоне треплющихся деревьев, наверное, дублей тридцать! Софи пытается меня отговорить — а затем, свой зонтик мне отдает, чтобы я не промокла (зонтики в фильме у нас тоже были современные, не крохотные кружевные "парасольки", как подлинно по эпохе, а нормальные "трости" с большими яркими куполами, лишь обшитые кружевом по краю, чтоб стилизовать под прошлый век). Снова в кадре ее лицо крупно, затем камера отъезжает, и показывает ее в полный рост, как она на ветру стоит и рукой мне машет.