Было это так: однажды ночью, возвращаясь с прогулки к морю, мы большой компанией взбирались по крутому обрыву, гуськом, я предпоследний, а за мною Лика. Утром прошел дождь, тропинка была еще рыхлая и скользкая. Из-под ног у Лики вдруг выкатился камень, она вскрикнула, села, и ее медленно потащило вниз. Я опустился, нагнулся и схватил ее за руку.
– Пустите руку, – сказала она сердито.
Досада меня взяла, точно малого ребенка, я потащил ее вверх, и она, словно и вправду упрямый ребенок, выворачивалась и локтем, и плечами, но все-таки добралась до прочного устоя. Там я ее отпустил, она смотрела мимо, тяжело дыша, и видно было, что в душе у нее происходит борьба: обругать ли? сказать ли спасибо? Я отстранился, дал ей пройти вперед, она шагнула, слегка вскрикнула и села, потирая щиколотку.
– Не надо ждать, – сказала она сквозь зубы, глядя все в сторону.
– Пройдет, тогда и пойдем, – ответил я с искренним бешенством. – По моим правилам не оставляют одной несовершеннолетнюю девицу, которая вывихнула ногу, даже если она невоспитанная.
Длинная пауза, сверху и голосов уже не было слышно, спутники наши перевалили через край обрыва. У меня отлегло раздражение, я рассмеялся и спросил:
– В чем дело, Лика, или, если угодно, в чем дело, Лидия Игнатьевна – за что вы так меня возненавидели?
Она пожала плечами:
– И не думала. Вы для меня просто не существуете. Ни вы, ни… – Она поискала слова и нашла целую тираду: – ни вся эта орава бесполезных вокруг Маруси.
– От ликующих, праздно болтающих, уведи меня в стан погибающих?
– Можете скалить зубы, мне и это всё равно. И во всяком случае, не в стан “погибающих”.
– А каких?
Она опять передернула плечами и промолчала, растирая ногу. Полумесяц светил ей прямо в лицо, очень прав был тот художник.
– Знаете, – заговорил я, – раз, когда у вас было такое выражение лица, Сережа подтолкнул меня и сказал: Жанна д’Арк слышит голоса.
Вдруг она повернулась ко мне и взглянула прямо в глаза, в первый раз и, кажется, в последний за все наше знакомство, и невольно я вспомнил поговорку: посмотрит – рублем подарит. Не в смысле ласки или милости “подарок”, взгляд ее был чужой и ко мне совсем не относился, но предо мной открылось окошко в незнакомый темный сад, и, несмотря на темноту, нельзя было не дать себе отчета, что большой чей-то сад.
– Вы меня вытащили, – сказала она другим тоном, спокойно и учтиво. – Напрасно я на вас огрызнулась, в искупление – я вам на этот раз отвечу серьезно, хотя, вообще, право, незачем и не о чем нам разговаривать. Сережа, если хотите, прав: “голоса”. Я их все время слышу, со всех сторон, они шепчут или кричат одно и то же, одно слово.