Мансуров осекся, не договорив, но Максим и сам понял с кем. И внутренности сразу будто тисками сжало.
— Где? Во сколько?
— Макс, ты же не станешь… — заюлил Ренат.
— Конечно, не стану. Ты чего, бро? — вымучил Максим улыбку, с виду вполне жизнерадостную. — Я, наоборот, рад за тебя. Сплю и вижу, как Шило тебе кроссы целует.
Мансуров с готовностью расхохотался.
— Да в «Аймекс» сходим на «Бегущего в лабиринте». Потом свожу ее в кафе… В «Джинс», наверное. Чего заморачиваться, да?
Макс лишь кивнул — ответить в том же развеселом духе выдержки уже не хватало. Потому и попрощались скомканно.
Алены дома не оказалось. Мать сообщила, что она незадолго до его прихода ушла на занятия по английскому.
— Зачем этой деревенщине языки — не пойму, — рассуждала она. — Можно подумать…
Но дослушивать ее Максим не стал. Умчался к себе, взвинченный донельзя.
Что-то в отношении Максима определенно изменилось. Это Алена чувствовала безотчетно, вот только не могла сказать наверняка — что именно. Но до умопомрачения хотелось верить, что она ему нравится. Ведь он иногда смотрел так, что сердце сжималось и в душе все переворачивалось. И просил ее не встречаться с Ренатом. Даже «пожалуйста» выдавил, что совсем-совсем на него не похоже. Может, и правда ревновал? Может, Нина была все-таки права? Стоило начать общаться с другим, и он — как там она выразилась? — снова воспылал? Очень хотелось в это поверить. И очень страшно было в это верить. Один раз она уже обожглась, и совсем не хотелось снова напороться на те же грабли.
Однако это его «пожалуйста» вдруг тронуло, задело что-то внутри… Но затем «Ты ему не пара» вернуло на землю. Точно прохладным душем окатило. Если и раньше это уязвляло, то теперь било наповал. Что бы она ни делала, как бы ни старалась чему-то научиться, для них, для него она навсегда останется темной деревенщиной, колхозницей, пропахшей навозом, и это еще самое мягкое из всего, что он и его друзья ей говорили.
И вроде бы ей дела нет до этого другого мира, мира светских страстей — он ей чужд. Она туда и не рвется, даже наоборот — простые теплые отношения и незамысловатые человеческие радости куда желаннее. Но до сих пор, вопреки всему — обстоятельствам, наказам папы, собственным убеждениям, — ей хотелось быть ближе к нему, к Максиму. А он с этим миром связан. Именно поэтому она попросила Лилию Генриховну учить ее не только правильному произношению, но и преподать пару уроков светского этикета. И та с явным удовольствием взялась лепить из нее леди. А с каким усердием Алена занималась английским! Учила в два раза больше, чем задавали. А все потому, что услышала на уроке, как Максим бегло говорит на языке. Ни слова из его речи не поняла, но впечатлилась чрезвычайно. По той же причине она брала приступом и остальные дисциплины, в которых он блеснул. А блеснул он, увы, почти везде, ну разве что кроме физики и химии. Это ее тоже изумляло: как так можно, практически не учась, учиться на отлично?