Остаток вечера мы не разговаривали; было ясно, что я зашел слишком далеко. Мне неожиданно вспомнились слова матери, а также то, что инициалы ее полного имени складывались в имя «Мел» – Мьюриэл Элси Ландау[24].
На следующее утро Мел, с напряжением в голосе, сообщил, что собирается найти себе другое жилище и переехать. Я ничего не сказал, но почувствовал, как к моим глазам подступают слезы. Незадолго до этого, во время одной из наших вечерних прогулок на мотоциклах, Мел говорил, что встретил молодую женщину (не такую уж и молодую, в сущности, – у нее было двое детей-тинейджеров), которая пригласила его жить в ее доме. Ради нашей дружбы он тогда отказался от этого предложения, но теперь, как он полагал, ему следовало уйти. Хотя он и надеется, что мы останемся «добрыми друзьями».
С этой женщиной я не встречался, но чувствовал, что она «украла» у меня Мела. Лет десять спустя, думая о Ричарде, я недоумевал: неужели такова моя судьба, что мне всегда выпадает влюбляться в «нормальных» мужчин?
Когда Мел переехал, я почувствовал себя отвергнутым и страшно одиноким и именно в эту пору, в целях компенсации, обратился к наркотикам. Я снял небольшой домик в каньоне Топанга, одиноко стоящий на холме возле незаасфальтированной дороги; здесь я принял решение больше не жить ни с кем и никогда[25].
В общем и целом, мы с Мелом поддерживали отношения лет пятнадцать, хотя в нашей дружбе всегда ощущались некие беспокоящие обоих нас подводные течения; Мела они беспокоили, наверное, даже в большей степени, поскольку он явно ощущал себя не в своей тарелке по поводу своей сексуальности и явно тяготел к физическому контакту со мной; я же, во всем что касается секса, оставил в отношении Мела все свои надежды и иллюзии.
Последняя наша встреча была не менее двусмысленной. В 1978 году я приехал в Сан-Франциско, куда из Орегона приехал и Мел. Он странным и неестественным для себя образом нервничал и настоял, чтобы мы вместе пошли в баню. Я прежде никогда там не бывал; бани в Сан-Франциско, где встречаются геи, – не для меня. Когда мы разделись, я увидел, что кожа Мела, всегда безупречно-белая, была покрыта пятнами цвета кофе с молоком.
– Да, – сказал Мел. – Это нейрофиброматоз. У моего брата было то же самое. Я подумал, тебе стоит посмотреть.
Я обнял Мела и заплакал. Подумал про Ричарда Сэлиджа, который показал мне свою лимфосаркому. Неужели мужчины, которых я люблю, обречены страдать от таких ужасных заболеваний? Выходя из бани, мы попрощались, достаточно формально пожав друг другу руки. С тех пор мы не виделись и не писали друг другу.