4
Гривцов сидел на сундуке в рубленом полутемном чулане и прямо из бутылки пил самогонку. Парашка примостилась напротив, горестно подперев кулачком подбородок. Между ними, на сундуке, чадила тоненькая свечка. Из открытого погреба тянул холодный, пахнущий плесенью воздух.
Тимофей закусывал желтым соленым огурцом. Потом привычным жестом потянулся было отереть усы.
– А ты без усов-то красивше, Тимоша, – заискивающе заглянула ему в глаза хозяйка.
– Отстань. Не до этого! Лучше бы подумала, как мне на свет божий из этой ямы выбраться. Отцу накажи, что ли... Под мешками за город вывезет.
– Так он тебе и поехал в такую заваруху!
– Тише... Кто-то к калитке подошел.
– Пужливый стал. Послышалось.
– Тише, говорю, – прошипел Гривцов, приподнимаясь с сундука. – Щеколду кто-то трогает.
Стук в калитку повторился. Парашка вздрогнула, перекрестилась.
– Иди, спроси кто. Обо мне даже своим не говори. – Он выхватил из кармана наган и ужом скользнул в погреб.
Парашка закрыла дверцу и вышла из чулана.
– Кто там? – крикнула она с порога.
– Параша, открой! Это я, Василий Ревякин.
– А-а! Вася! Иду, иду.
– Здравствуй, Параша! Пусти заночевать.
– Заходи, Вася, заходи! Ночуй, пожалуйста, хоть месяц! – торопливо заговорила Парашка, старательно закрывая калитку на крючок.
– Во дворе у тебя все по-старому?
– По-старому... А ты, я вижу, возмужал, да и подурнел. И небритый! Маша-то разлюбит, гляди!
– Она к тебе заходила?
– Кто? – будто не поняла.
– Маша, говорю, бывала у тебя?
– А-а... бывала, бывала. Ну, пойдем, пойдем в дом.
– Как она? – поинтересовался Василий.
– Что – как?
– Здорова?
– Здорова, здорова! Красавица! Слава богу, огнем пышет. – Она привела его на кухню и показала на ведро: – Умойся, а я в погребец слажу, огурчиков достану. Угостить-то нечем, время проклятое!
– Время очень хорошее! Это ты зря...
– Вам, мужикам, хорошее. В любом доме с наганом кусок хлеба выбьете, а бабам одни слезы. Да ты умывайся!
– Я на Цну ходил. Умылся, ноги вымыл. А от огурчиков не откажусь.
– Вот я и угощу тебя.
– Ты все одна?
Парашка тревожно выпрямилась – к чему это он клонит?
– Так и не сошлась, говорю, ни с кем?
Парашка облегченно вздохнула, улыбнулась:
– С кем же теперь сойдешься-то? Кобели вы все пошли. И время нестойкое.
– Ну уж так и кобели, – улыбнулся Василий. – Давай я посвечу тебе в погребе.
– Не надо! – резко сказала Парашка. – Не надо! Все посветить обещают, а в темноту тащат... В своем погребе и впотьмах разберусь.
– Чудачка, не обижайся, помочь хотел.
– Ты свое дело делай, отдыхай.
– Ну, спасибо. – Василий сбросил ранец с плеча, снял картуз и сел к столу. Вынул кисет, закурил.